Орудия убийства — и нож, и пистолет — кинули в речку Лубью, протекающую за домами. Младший Хрипунов готов показать место. Вообще, он раскаивается в содеянном, готов сотрудничать со следствием, на преступные деяния пошел, подчиняясь авторитету старшего брата. Про два предыдущих убийства ничего не знает, вернее, только то, что прочитал в еженедельнике «Арлекин». Про собак ничего не слышал. Какие собаки? Он с детства собак боится…

— Мне кажется, что Павел Хрипунов говорит правду, — сказала Аня.

— Правду… Скажем лучше, не врет, — поправил ее Михаил.

— Кто же тогда убил Синявину и ту, первую, девушку?

— Наверное, оборотень, которого видел твой бомж, — ответил Корнилов, рисуя вилкой какие-то знаки на пустой тарелке.

— Тебе положить еще?.. Ты шутишь насчет оборотня?

— Нет, я сыт и не шучу, — ответил Михаил сразу на два вопроса. — Как он выглядит? Можешь его описать?

— Оборотня?

— Нет, бомжа…

Аня вспоминала после ужина — не дала ли она Михаилу слишком поспешных обещаний? Конечно, в «желтый» «Арлекин» она больше не напишет ни строчки, но прекращать собственное расследование тоже не собирается. К тому же теперь, когда Корнилов находится в следственном азарте и про оборотней, вовкулаков пока и слышать не хочет. Будто это не он разговаривал в форуме с Обуром? Не он рассказывал ей про доброго японского оборотня? Или он боится, что опять вдохновит Аню на подвиги? Ну и зря, потому что на утро она уже запланировала следующий свой шаг. Правда, абсолютно безопасный.

Назвать утром это время суток можно было с большой натяжкой. Но для Ани полдень был утром. С учетом же того, что в это время она стояла перед расписанием занятий на своем родном факультете журналистики на 1-ой линии Васильевского острова, то можно было назвать эти часы ранним утром. Кажется, два года назад, или чуть меньше, на этом самом месте она увидела Люду Синявину. Та стояла напротив доцента Каркаротенко и доказывала ему, что тема диплома «Эротический пафос в философии Владимира Соловьева» имеет очень даже много общего с журналистикой. Аня попыталась вспомнить аргументы Люды и не смогла.

Наконец Аня отыскала в расписании нужную строчку. Ей повезло, сегодня Глеб Андреевич Ермилов читал журналистам лекцию по фольклору. Причем, уже дочитал… Аня бросилась вверх по лестнице, по пути заглядывая в лица встречных мужчин, чтобы не пропустить Ермилова, чье лицо она помнила смутно. Слишком легко он поставил всем зачеты, не оставив в студенческой памяти особых воспоминаний.

Но, увидев в аудитории человека средних лет, запихивающего в портфель тетрадку с Жар-птицей на обложке и блокнотик, оформленный в стиле Палеха, Аня его сразу же узнала. Глеб Андреевич Ермилов обладал «овощным» лицом, то есть, нос у него был картошкой, румянец щек — свекольным, пшеничные усы можно было принять за высохшую к осени ботву. Глаза в обрамлении дорогой оправы очков были добрыми и лукавыми.

— Здравствуйте, Глеб Андреевич, — сказала Аня, подходя к преподавательскому столику. — Вы меня, наверное, не помните?

— Почему же? У меня отличная память на красивые девичьи лица, — улыбнулся Ермилов. — На лекциях пару семестров назад вы сидели, кажется, вон на том месте и ничего не записывали. Но взгляд у вас был присутствующий, умненький. Что вас привело ко мне спустя столько времени? Я обычно после лекции спрашиваю: «У кого есть ко мне вопросы?» И, как обычно, вопросов ни у кого нет. Это понятно. Наши журналисты не отличаются умением задавать вопросы.