|
До него оставалось около месяца. В предпраздничный день Шан явился на стройку в начале обеда. Он думал, что его вид заставит строителей изменить планы. Наивный человек! Испугал ежа оголенной частью тела! С какого перепуга работягам бояться заказчика? Закруглившись, они накрыли стол. Гунсунь попытался возмутиться. Воспользовавшись скудным словарным запасом, который он успел приобрести, Шан дал понять строителям, что пожалуется их начальству. Те в ответ с пятого на десятое втолковали настырному узкоглазому элементарную истину. Лучше заказчику жить в мире и дружбе с непосредственными исполнителями, иначе они ему такого накосячат — вовек не расхлебаешь. Их доводы показались Шану более чем убедительными, и он безрадостно зашился в машину, из салона наблюдая за стенами, внутри которых шло торжественное мероприятия. Гунсунь обладал терпением рептилии. Он просидел в ожидании несколько часов. Когда строители частично разошлись, а частично расползлись, Шан рванул к своей драгоценной недвижимости. Как и следовало ожидать, ничего с ней не случилось. Только мусор и разбросанные бычки говорили об имевшем тут место сабантуе.
И в целом строительство завершилось вполне успешно. Неприятность пришла оттуда, откуда ее не ждали. В конце работ, как снег на голову, свалился некий инспектор. Искал он одно, а нашел другое. Как выяснилось, Гунсунь затеял стройку, не имея одного важного разрешительного документа. Хотя смотря для кого выяснилось. Шан об этом прекрасно знал. Был он и в курсе того, что около половины иностранцев многие годы занимаются в России бизнесом без этого документа. Его легко заменяли взятки. Но инспектор оказался упертым, хотя в каком-то смысле благородным. Деньги он с негодованием отверг, зато дал китайцу отсрочку. — Два месяца, — сказал он, зная медлительность отечественной бюрократической машины. — Ровно два месяца я даю на оформление документов, потом отношу заявление в соответствующую инстанцию. Гунсуня охватила паника. Он покрывался холодным потом от мысли о соответствующей инстанции. Он живо представлял себе людей в полицейской форме, которые заковывают его в наручники и сажают в тюрьму. У Шана оставался единственный выход. Он позвонил Сю Ниню и коротко сказал: — Я соскучился по дому. Это была условная фраза. Если их подслушивали, то вряд ли могли заподозрить что-то криминальное. Ведь для человека, недавно покинувшего родные края, так естественно соскучиться по дому. Сю Нинь для вида посочувствовал Шану и прекратил разговор. Вскоре бывший чиновник знал все о проблеме Гунсуня. Сю Нинь слегка поломал голову над тем, как решить ее собственными силами. Делал он это больше для очистки совести. Никаких законных способов остановить принципиального инспектора не существовало. Бывший чиновник договорился о встрече с Фаном Мо. Сю Нинь ловко изобразил виноватость и сказал извиняющимся тоном: — Я целый день ломал голову над тем, как самому решить это проблему. Мог бы думать еще, но время уходит, и мне пришлось обратиться за помощью к вам. — Ты правильно сделал, — кивнул товарищ Мо, разливая по крошечным рюмкам виски. — Как договориться с человеком, видящим проблему только с одной стороны, подменяющим формальностями настоящую работу? Никак. Тут надо действовать иначе. Интересно, что имел в виду под настоящей работой товарищ Мо? Будущую деятельность Гунсуня? В таком случае Фан тоже видел проблему лишь с одной стороны, руководствовался интересами Китая. Ему было плевать на сотни тысяч, миллионы россиян, обреченных на скорое вымирание по его коварному плану. Все это мог изменить один-единственный честный инспектор. Но уж больно могучая сила ему противостояла. Отпустив Сю Ниня, Фан глянул на календарь. Время у него еще есть, но оно бежит стремительно, и нельзя откладывать на потом дела, имеющие судьбоносное значение. Эта неделя у товарища Мо была расписана буквально по минутам, однако еще существовал сон. |
