— Чего именно? Что меня начнут «покупать», угрожая санкциями против Вороновой?

— Извините, господин генерал, но порой вы начинаете вести себя так, словно у вас появился выбор. А ведь ничего иного, кроме верного служения рейху, судьба вам уже не оставила. Если вы отказываетесь служить фюреру, вас ждет расстрел или лагерь, из которого вам тоже не выбраться. Правда, есть еще один путь, который, говорят, предложил начальник гестапо и большой шутник Мюллер, — выдать вас красным, энкавэдешникам. Но тогда уж вам никто не позавидует.

Власов ответил не сразу, но пауза понадобилась ему только для того, чтобы справиться с подступающей к горлу яростью.

— Ладно, лейтенант, — наконец, смиренно произнес он. — Не будем об этом. Однако вопрос: может, вам уже известно, какими окажутся условия, которые мне предложат?

— Лично мне ничего не известно. Хотя нетрудно предположить, что вам предложат перейти на службу фюреру.

— В качестве кого?

— В качестве какого-нибудь сельского старосты или бургомистра небольшого городка. Шучу, конечно. Думаю, что в качестве командующего русскими войсками.

— Предполагаете, что германцы, то есть я хотел сказать, ваше командование готово создать русские части?

— Они уже создаются, но пока что находятся под командованием германских офицеров. Так что советую смириться с таким обменом: фрау Воронову — в разведшколу, вас — в штаб русских частей вермахта. Возражений не будет?

Немного помолчав, генерал гортанно рассмеялся:

— Нашли кем торговаться со мной! Штабной поварихой!

16

Гиммлер в своих прогнозах не ошибся. В тот же день Родль доложил Скорцени, что поступила радиограмма из «Вольфшанце», от шеф-адъютанта Гитлера. В ней содержался приказ штурмбаннфюреру явиться в ставку. Незамедлительно.

— Я уже договорился о самолете, — упредил Родль первый и самый важный вопрос Скорцени. — Вылет в четырнадцать ноль-ноль. Машина будет к двенадцати.

— Этим же самолетом в полевую ставку вылетает и Кальтенбруннер?

— О вылете обергруппенфюрера мне пока что ничего не известно.

— А группа нашего романтика войны Вилли Штубера вызвана? — поинтересовался штурмбаннфюрер, не задав больше адъютанту ни одного уточняющего вопроса. В конце концов Родлю не впервые заниматься его срочными отъездами. А что касается самого вызова в «Волчье логово», то он просто не мог знать более того, что успел сообщить.

— Так точно. В составе шести человек. В том числе один русский.

— Лейтенант Беркут? — оживился Скорцени. — Хотя нет, такого не может быть. Где сейчас этот русский и как его, дьявол меня расстреляй, зовут?

— Не Беркут. Во всяком случае, Штубер представил его как-то по-иному. Впрочем, фамилии все равно не помню. Кажется, из этих, из белогвардейцев. В чине поручика.

— Тогда это не Беркут. Тем более если он белогвардеец.

— Русские уже и сами запутались, кого и кем считать: красные, белые, власовцы, «добровольные помощники вермахта», гетманцы, оуновцы…

— Боже вас упаси, Родль, гетманцев и оуновцев, в военной спешке и всуе, назвать русскими. Этого достаточно, чтобы вы перессорили нас с целым станом еще одних союзников, пусть и очень ненадежных. Кстати, интересно было бы знать, чем все-таки завершилась диверсионно-тыловая дуэль между Беркутом и Штубером.

Родль смотрел на него, демонстрируя абсолютное непонимание того, о чем идет речь. Однако Скорцени и не пытался просвещать его.

Когда с немой сценой было покончено, адъютант продолжил свой доклад:

— Вместе с бароном фон Штубером прибыли также фельдфебель Зебольд… Вы, конечно же, помните его…

— Все еще фельдфебель? — жестко улыбнулся Скорцени.