— Чудненько! Надо взять еще бутылку!

— Ваня, нам предстоит операция по задержанию опасного преступника.

Бунин посмотрел на меня с испугом.

— Какая там операция! Окстись! Кто тебе даст его арестовать? Пропади он пропадом, этот Ивонин!

Чтобы я из-за него со службы вылетел?!

Официант приволок закуску. Я выпил полрюмки и закусил селедкой.

— Ну, тогда я сам.

— Александр Борисович, — сказал военный прокурор очень серьезно, — я тоже не думаю, что настоящая обстановка располагает.

— Я знаю, что не располагает, — не очень вежливо перебил я генерала юстиции и обнаружил, что до сих пор не знаю его имени. — Простите, как ваше имя и отчество?

— Славомир Васильевич.

— Так вот, Славомир Васильевич, вы меня извините, у меня с этим типом свои счеты. Мне наплевать на обстановку.

Про себя я подумал: «Скорее бы ребята приехали».

— Единственное, в чем я могу вам помочь, — пригласить Ивонина для беседы с вами один на один.

Он ведь не только офицер спецназа, он еще и мой дознаватель. Я ему скажу, что нужна его помощь. Мой приказ он обязан выполнить. Хотите?

— Славомир Васильевич, ведь это ловушка, нарушение. Ради чего вы на это идете?

Давайте считать, что я вам просто лично симпатизирую… Между прочим, прекрасное грузинское вино «Ахашени», терпкое, чудный букет. Не хотите попробовать?

Я прекрасно понимаю, что дело здесь не в личных симпатиях. Скорее всего, это профессиональная смычка. Я отказываюсь от вина и принимаю помощь.

— …В ночь с тринадцатого на четырнадцатое июня сего года вы, гражданин Ивонин Владимир Алексеевич, тысяча девятьсот пятьдесят девятого года рождения, русский, ранее не судимый, военнослужащий Советской Армии…

Голос мой гулко раздавался в бетонных стенах бункера, неискаженный эхом, снова возвращался ко мне, а Ивонин сидел в удобном, вертящемся кресле и как будто не воспринимал моих слов. Он, правда, чуть покачивался взад вперед в такт моим словам. Это раскачивание раздражало меня. Допрос — действие двустороннее: следователь давит на подозреваемого, а тот — на следователя.

— …Ударом кинжала в жизненно важные органы тела убили гражданку Лагину Ким Артемовну, которая от полученной раны скончалась на месте преступления…

Маленькие светлые глазки смотрят на меня с откровенной наглостью. И еще в этом взгляде проскальзывает насмешка надо мною, следователем. Меня он всерьез не воспринимает. «Не задерживайся на мелочах, — сказал бы сейчас Меркулов, — спокойно гни свою линию». Но я не Меркулов, такой оборот дела меня задевает…

— …Короче говоря, вы, Владимир Алексеевич, обвиняетесь в умышленном убийстве при отягчающих обстоятельствах согласно статье сто второй уголовного кодекса. Признаете себя виновным?

— Чего это вы мне тут говорите? Какое я имею к этому отношение? — удивленно спрашивает Ивонин и продолжает раскачиваться.

— Где вы были в ночь с тринадцатого на четырнадцатое, с четверга на пятницу?

— Вот уж не помню.

— Постарайтесь вспомнить.

— И не подумаю.

Я лезу в портфель за копиями допросов свидетелей, — актрисы Истоминой, инженера Викулова и коменданта офицерского общежития. Терпеливо зачитываю вслух. Но Ивонина ничто не тревожит.

— Путаете вы все, товарищ следователь. Никого я не знаю, и знать не хочу.

Качается.

— А кто был с вами второй в день убийства Ким Лапшой?

Резко остановился. Молчит. Снова качается. Но смотрит на меня с некоторой настороженностью.