Он помолчал немного, о чем-то раздумывая. Потом наконец спросил:

— Как она выглядит? Кажется, я не видел ее с самого начала войны.

— Она держится с большим достоинством.

— О! В этом я не сомневаюсь. Разумеется, я встречаюсь с людьми, которые знают ее. Мне довольно часто рассказывают о ней.

Он подошел к письменному столу, выдвинул один из ящиков и, достав оттуда альбом, положил мне его на колени.

В альбоме, кроме разнообразных пейзажных видов, было несколько десятков фотографий Арманды… Арманда в костюме наездницы, в вечернем платье, в теннисном костюме, в купальнике.

— Я познакомился с ней в бассейне, — сказал Плео.

Он взял фотографию и долго разглядывал ее, покачивая головой.

— Ничего не поделаешь, мы были во всем такие разные. Ее отец командовал в Сомюре кавалерийскими частями черных… Этакий дворянчик с моноклем… Вы понимаете, что я имею в виду. А мой отец был мучным торговцем. Мы принадлежали к разным мирам. Так что…

Он бросил фотографию мне на колени.

— Мадам Оливье Плео, урожденная де Шатлю!.. Даже на слух и то сразу ясно, что дело неладно. А между тем именно она хотела этого союза, хотела с той самой горячностью, которую вкладывает во все. Я просто не знал, куда деваться!

Я закрыл альбом. Он положил его на ковер и придвинул кресло к моему.

— Она возлагала на меня большие надежды… Врач-терапевт широкого профиля — ей было этого мало. Это было посредственно, ничтожно. Ей нужен был муж более высокого класса, добившийся признания… большой специалист, чего-нибудь глава. Чтобы доставить ей удовольствие, стать кардиологом, я бросил все: друзей, развлечения. Она уже мечтала о том, как я переберусь в Руайя, возглавлю клинику… Но настал день, когда я все послал к черту. Характер у меня не слишком покладистый. При разводе, разумеется, вину признали за мной. И в довершение всего я обязан выплачивать ей пенсию! Она гораздо богаче меня, а платить приходится мне! Не так уж много, скорее из принципа, ибо, согласно закону, я должен нести наказание. Пожизненно! Как только подумаю об этом, я делаюсь сам не свой.

Он ударил кулаком по ручке кресла, потом рассмеялся.

— Но я нашел отличный способ досадить ей. Посылаю деньги по почте, ежемесячно… Я знаю, она из себя выходит. Ей так мало надо, чтобы она почувствовала себя униженной… Ладно, поговорим о чем-нибудь другом. Я, верно, наскучил вам своими историями… И все-таки мне хочется сказать вам одну вещь. Ей меня не одолеть. Ни за что, никогда. Она, конечно, ждет не дождется конца войны, чтобы увидеть, как меня будут судить… Если только до тех пор не подошлет кого-нибудь убить меня. Помните нападение в тот вечер? Кто знает, может, за этим стоит она… Я от нее всего готов ожидать… Но я уж как-нибудь устроюсь. Когда придет срок, попробую убежать, я принял все необходимые меры. Потому-то я и не стал возбуждать дела… Зачем привлекать к себе внимание.

Вдруг он схватил меня за руку, причем так неожиданно, что я чуть не расплескал арманьяк.

— Мсье Прадье… разумеется, я рассчитываю на вашу скромность. Вы же видите, я доверился вам, будто старому другу… Если она узнает, что…

Я поспешил успокоить его. И ты тоже успокойся. Я сдержал слово. С этой стороны мне не в чем себя упрекнуть. Я забыл, о чем шел разговор дальше. Помню только, что когда я собрался уходить, он, несмотря на мои протесты, сунул мне в карман пачку сигарет.

— Приходите в субботу, — сказал он. — Я дам вам продовольственные карточки. Сегодня у меня нет. Но скоро мне должны принести. Надо же как-то выходить из положения.