— Ну как — да? — спросил Жюльен.

— Да.

— Долго же вы заставили себя ждать! — воскликнул он.

— Будет, Жюльен, — с упреком в голосе сказала мадам де Шатлю. — Спасибо, мсье Прадье. Вы поступили мужественно.

— А Кристоф знает?

— В общих чертах. Он слишком мал. Главное, он знает, что надо молчать. Я держу его дома, чтобы он не поддался искушению рассказать своим приятелям компрометирующие нас вещи.

В вестибюле неожиданно зажегся свет, и Жюльен включил люстру. Мы были ослеплены, испытывая некоторое стеснение при ярком электрическом освещении. Наступило тягостное молчание.

— Что касается доктора Плео, — начал я.

— Да, — подхватила она. — Лучше будет, если вы перестанете ходить к нему.

— Не согласен, — отрезал Жюльен. — Я, напротив, предлагаю, чтобы мсье Прадье ни в чем не менял своих привычек. Здесь всем известно, что он не занимает активной позиции. Так пусть все будет, как было. Плео даже может служить ему прикрытием, а может оказаться для нас источником нужных сведений, если мсье Прадье проявит известную долю ловкости.

— Вы предлагаете мне вести двойную игру? — изумился я.

— Черт побери, старина, каждый делает, что может. Вам представился случай попасть в дом явного коллаборациониста. Так воспользуйтесь им.

— Мне кажется, доктор Плео не так уж опасен.

— А что вам еще надо? Разве вы не знаете о его связях с комендантом Мюллером? А его друг Бертуан? Разве он не начальник фашистской полиции? Мало того, Плео отказался выдать соответствующие справки ребятам, которые хотели уклониться от угона на принудительные работы. Результат: их отправили в Германию, и неизвестно, вернутся ли они оттуда. Нет, тут дело ясное: Плео заслуживает дюжины пуль. И он свое получит, будьте уверены. Он уже получил. Я спокоен. Его час придет. И возможно, благодаря вам. Если вы проявите смекалку, — а мы в этом не сомневаемся, — будет очень странно, если вы не добудете у него полезных для нас сведений.

— Это верно, Жюльен прав, — сказала мадам де Шатлю. — Я понимаю ваше отвращение. Но нам не приходится выбирать. Подумайте еще. Вы совершенно свободны. Каждый волен поступать по своему усмотрению.

Она протянула мне руку.

— Лично я очень рада тому, что вы с нами, мсье Прадье. Чувствуйте себя здесь как дома.

Жюльен проводил меня, вывел мой велосипед. Дождь почти перестал, но ветер свирепствовал, как никогда.

— Постарайся не простудиться, — сказал мне Жюльен. — И не бойся. Все наладится само собой, вот увидишь. Себя жалеть нечего, лучше пожалей тех бедных ребят, которые сегодня ночью отправятся на задание.

Я наскоро перечитал написанное. Да, все произошло именно так, как я описал тебе. Я ничего не опустил. Разве что разговор наш я передал не совсем точно: ведь столько лет прошло. Под конец, я это хорошо помню, Жюльен уже говорил мне «ты». Бедный и славный Жюльен, его убили несколько месяцев спустя неподалеку от Монлюсона, где он возглавлял группу партизан! Наши отношения складывались далеко не всегда гладко, но я о нем сильно горевал. Итак, я вернулся домой в страшном волнении, которое мне даже трудно передать тебе. Я был рад и в то же время встревожен, раздражен, меня одолевали сомнения, я ног под собой не чуял, словно актер, оробевший перед выходом на сцену.

На другой день я решил не ходить в лицей. Мне надо было побыть одному, чтобы сменить, так сказать, кожу, принять новый облик без посторонних глаз. Так я внезапно очутился в том мире, где на каждом шагу меня подстерегала опасность.