— Но это же абсурд!

— О! Я знаю, о чем говорю. Я вам мешал. Все эти неудавшиеся, ну или почти неудавшиеся покушения были так, для отвода глаз, а? Чтобы заставить меня уйти со сцены. Ловко вы меня провели. Разумеется, если бы я остался и если бы меня осудили, вам бы не удалось сделать такой блестящей карьеры. Разве можно жениться на бывшей жене коллаборациониста! Это изъян. Даром это не проходит. Вы видите, мсье Прадье, я вовсе не сержусь. Я только говорю то, что есть.

Я был потрясен. Этот несчастный с безумной изворотливостью, присущей неврастеникам, на ходу придумывал роман ужасов, на первый взгляд, увы, вполне правдоподобный.

— Плео! Клянусь вам…

Он встал передо мной.

— Вы клянетесь мне, что ничего этого не хотели. Все произошло совершенно случайно. Вы случайно похвастались тем, что убили меня. И случайно женились на Арманде.

Я показал ему свою руку в перчатке.

— А это?

Он пожал плечами.

— Несчастный случай. Признайтесь, что вы сумели использовать его.

— Я не позволю вам, Плео!.. Но давайте сначала сядем. И попробуем поговорить спокойно.

— Вот именно, — усмехнулся он. — Вскроем нарыв раз и навсегда. Вы позволите?

Он зашел за занавеску, которая отгораживала место, служившее ему кухней, и вернулся оттуда с бутылкой коньяку и стаканом.

— Вам я не предлагаю. Вы человек добродетельный и строгих правил!

Он уселся на кровать.

— Валяйте. Я вас слушаю.

— Восстановим факты. Вы уехали по собственной воле. И доказательство тому — то, что вы продали свой дом, не предупредив меня об этом.

— Я был волен делать, что хочу. Это касалось только меня.

— А я был волен жениться на женщине, которая для вас была уже никем, не спрашивая на то вашего позволения. Разве это не касалось только меня? Так признайте же — тут не было никакого умысла.

Он наполнил свой стакан дрожащей рукой.

— Все равно без меня вы не добились бы ровным счетом ничего. Достаточно мне написать… не знаю кому… ну, предположим, главному прокурору… и на депутата Прадье вместе с его мадам тут же будут показывать пальцем.

Он отхлебнул глоток и задумчиво смаковал его.

— Прекрасная мадам Прадье, — прошептал он. — Прадье и притом урожденная де Шатлю, не забывайте!.. Но стоит мне потребовать, чтобы она собственной персоной явилась сюда и попросила меня молчать… Она это сделает. Уверяю вас, она это сделает. Гордость гордостью, но бывают случаи, когда приходится поступаться ею, а? Не так-то просто отказаться от почестей и всеобщего почитания… А я, что я такое? Мне великодушно предлагают быть чем-то вроде подручного или занять должность музейного сторожа. Завтра мне найдут место мусорщика… Хватит, с меня довольно. Вы прекрасно знаете, мсье Прадье, что так дальше продолжаться не может. Вы так высоко. А я так низко. Это слишком несправедливо!

Мне стало страшно. За его внешним спокойствием таилось столько решимости. Он без колебаний готов был причинить нам зло. К тому же, несмотря на все неверные доводы, которые он выдвигал, я вынужден был признать, что в какой-то мере он прав. Суд надо мной! В течение всех тринадцати лет я пытался представить себе, как это будет. И мог бы подсказать Плео немало других аргументов.

— Что вы предлагаете? — спросил я. — Только не пытайтесь примешивать Арманду к этому спору. Уверяю вас, она считает вас мертвым.

— Вы и в самом деле умеете молчать, мсье Прадье. И я вас полностью одобряю. Еще бы, если бы она узнала правду, тут нечем особо гордиться. Так что я вполне вас понимаю: будь я на вашем месте… Итак, не стоит поднимать скандал.