Тогда она еще не красила волосы в каштановый цвет… Он мог простить двадцать восемь лет, которые Флоранс прожила без него. Но не это!.. Он не требовал, чтобы она занималась политикой. Он не очень-то любил женщин, вбивающих себе в голову какие-то идеи. Но думал, возможно наивно, что она была на его стороне, что она не подвергала сомнению его проницательность и смысл его борьбы.
Жерсен побрился, ополоснул лицо холодной водой. Боже мой, какие разногласия… Они есть у всех… Нельзя же из-за этого переходить на сторону противников. «Ведь я же прав. Без меня никто не осмелился бы поднять голос, не стал бы разоблачать скандальные истории. Я — это я и не ищу никаких личных выгод. Я наношу удары, но и получаю их. Вот именно!.. Моя жизнь проходит у нее на глазах. Она знает, что я не пью, не курю, у меня нет любовниц. Только газета! Ах да! Именно газета! И судебные процессы! И мнение всяких кретинов! И надписи на стенах: „Жерсен — убийца“. Ладно, тем хуже для нее. Если думает, что может меня бросить, увидит!»
Жерсен бросил в чемодан кое-что из вещей, прошел в свой кабинет, собрал бумаги, положил их в папку и посмотрел расписание. Из Довиля самолет в Лондон улетал в четырнадцать часов. Знать бы, есть ли свободные места. В любом случае надо изменить время встречи. Ну и пускай! Все его дела сдвинутся. Он вернулся в спальню.
— Я уезжаю. Вернусь завтра вечером, как и предполагалось. Обратный билет есть. Машина останется в Довиле, это по твоей милости. Надо будет кого-нибудь за ней послать… Ладно, ухожу.
Она не шевельнулась. Жерсен скомкал одеяло и отбросил его к краю кровати. Флоранс лежала в своей пижаме в цветочек, подобрав колени, а руки прижаты к подбородку.
— Ты слышишь, я уезжаю. Еду в Довиль заняться «своей» виллой, как ты говоришь. Но когда вернусь, моя милая, поговорим. Причем серьезно.
Жерсен вышел, хлопнув дверью. На лифте спустился прямо в гараж, слабо освещенный пыльными лампочками. Там было почти пусто. Отпускной период! «Идеальное место, чтобы меня пришить, — подумал Жерсен. — Войти может кто угодно. Стоит только нажать на кнопку, открывающую железную дверь. Можно даже подняться в квартиру, и никто не заметит. Потом звонок. Я открываю дверь. Выстрел, и спокойно уходят. Надо быть поосторожней».
Он уселся за руль «вольво», вынул из «бардачка» пистолет калибра 6,35, сунул в карман.
Флоранс встала. Отдернула штору и увидела, как «вольво» выехал на улицу. Наконец она могла быть спокойной. Она потянулась, зажгла сигарету. Боже, как хорошо, когда его нет. Нет служанки! Нет Поля! Нет соседей! Немного свободы!.. Вилла? Черт с ней. Если бы она была где-нибудь в другом месте, в Дордони, в Ардеше… там, где можно было бы скрыться от толпы… тогда потеря была бы болезненной. Но в Довиле! И потом, все равно заплатят по страховке.
Она прошла на кухню и приготовила себе кофе, настоящий кофе, свежемолотый, а не растворимый, который предпочитал Поль из-за постоянной спешки. Поль… Хоть его сейчас и не было, все дышало его присутствием. В квартире от него распространялось какое-то предгрозовое напряжение, какая-то нездоровая влажность. Муссон! Сезон дождей!.. Вот что это такое. Нет уж, увольте! Немного воздуха! Военные действия можно отложить до завтрашнего вечера. Ведь он вернется и начнет все сначала, с того же места. Он скажет: «Ну что ж, мне кажется, нам надо поговорить». И будет нескончаемо к ней приставать, доказывая свои взгляды, и, как обычно, восклицать: «Стоп, ты только что сама сказала…» Боже мой! Как хорошо быть одной! Сколько женщин живут в свое удовольствие! И как правы те, кто обходится без мужчин!
Флоранс зажгла еще одну сигарету. Она слишком много курит. Кухню обволакивал аромат кофе. Она налила кофе в чашку, посмотрела, как тают кусочки сахара, которые она положила один на другой. |