Большой самолет цвета бурых морских водорослей плыл над облаками, посеребренными убывающей луной. Далеко в небесах поблескивали звезды, холодно посматривая на обжитый людьми мир. До Плесецка оставалось чуть больше часа пути.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. В ДОРОГУ ДАЛЬНЮЮ...

23 января 2280 года,космодром Плесецк, Россия

– Ой, Маша, ну вы таки не понимаете! Все разговоры о дальнейшем развитии цивилизации основаны только на внешнем впечатлении! Если теперь можно приготовить роскошный обед всего за сорок секунд с помощью консервантов и домашней квантовой печи, то это вовсе не означает, что мы далеко ушли от предков, скакавших на диких лошадях и объедавшихся полусырым мясом, поджаренным над костром! Обезьяну тоже можно научить нажимать на кнопки!

Семцова в продолжение этой бурной речи скатала снежок и запустила в собеседника.

– Вот! – восторжествовал худощавый мужчина в теплом комбинезоне на меху. – Очередное доказательство нашего варварства! Никаких аргументов, одни агрессивные действия, компенсирующие незнание и непонимание! Так что получите!..

Прогуливавшийся с Машей человек, поправив очки, нагнулся, зачерпнул пригоршню снега и довольно неумело отправил снежный катыш в спину госпожи консультанта. Как ни странно, попал.

– Да вы продолжайте, Веня, – благожелательно закивала Семцова, отряхнувшись. – Я слушаю очень внимательно.

– Так вот, к вопросу о цивилизации и цивилизо ванности...

Они гуляли уже больше двух часов. Пользуясь правом беспрепятственного прохода куда угодно на территории базы, Маша и доктор Гильгоф отправились побродить по зимнему еловому лесу, окружавшему протянувшийся на много километров комплекс, принадлежавший военно‑космическим силам. Тем более что возможность в следующий раз побывать на свежем воздухе представлялась очень нескоро.

Маша находилась в Плесецке около суток и маялась бездельем. Лейтенант Казаков и его германские коллеги пропадали неизвестно где, вплотную занимаясь подготовкой к полету, а госпоже консультанту делать пока было абсолютно нечего. Семцова, получив карточку‑пропуск, устроила сама себе экскурсию по ангарам (в некоторые строения ее, впрочем, не пустили), понаблюдала за скучным и отнюдь не эффектным стартом какого‑то рейдера... То ли дело лет триста назад, когда люди отправлялись в космос на "огнедышащих драконах", ракетах на газовом или твердом топливе. Наверняка выглядело красиво – рев пламени, дымный шлейф, палочка‑спичка ракеты, уползающая в небо... Тогда никто не имел представления о ядерных двигателях, установках, моделирующих гравитацию, или полетах со скоростью, превышающей скорость света.

Кстати, именно о техническом прогрессе и разгорелся Машин спор с Гильгофом.

– Наше стремительное движение вперед, – чуть задыхаясь, будто от астмы, втолковывал доктор из "Калуги‑9", – в действительности является самым обычным топтанием на месте! Только топчемся мы по‑разному – когда быстрее, когда медленнее, иногда подпрыгиваем, потом приседаем. И это почему‑то гордо именуется прогрессом!

– А разве нет? – спросила Маша.

– А разве да? – в классическом "одесском стиле", которым он очень любил щеголять, ответил вопросом на вопрос Гильгоф. – Посудите сами: за триста лет космической эры произошло только два стоящих открытия. Благодаря вашему покойному приятелю Хиллиарду и "Уэйленд‑Ютани" человечество уподобилось Богу‑творцу, создав подделку под живую жизнь и настоящий разум. Я имею в виду высокоразвитый искусственный интеллект. Второе – теория этого англичанина Эндерби, позволившая нам выйти в Дальний космос.

– Знаете, – осторожно призналась Маша, – мне почему‑то жалко Альберта Эйнштейна и его многочисленных последователей, так долго заблуждавшихся.