— Да бросьте вы кривляться, Аспид, — не мальчик же. Ну с чего вы взяли, что у меня должна быть картина? Напротив, я вас должен спросить: где полотно? Оно что, все еще на прежнем месте? Если да, то зачем беспокоить меня дурацкими вопросами? Знаете ли, уже половина второго и я собирался спать...

— По вашему виду не скажешь, что вы спать собирались, — ухмыльнулся Паук, пряча пистолет и смягчаясь. — А пришел я к вам с таким вопросом потому, что сегодня ночью в известном месте ваши люди сняли картину, повесив вместо нее копию. Если вы не скажете, где сейчас «Святой Иероним», я вам обещаю: житья вам на белом свете осталось, — Паук взглянул на часы, еще минут так двадцать пять.

Белорус, похоже, понял, что угроза Паука может быть приведенной в реальность и занервничал.

— Какие люди?! — закричал он. — Куда приходили? Откуда вы про это знаете?! Если вы обо всем об этом осведомлены, то почему же вы ко мне пришли, а не к этим людям?!

В разговор вмешался Дима:

— Дед, разреши-ка, я сам ему все объясню, доходчиво!

— Валяй, — великодушно разрешил Паук, — только пока объясни ему словами, а если не поймет...

— Поймет, поймет! — с радостью палача, которому уже надоело слушать чтение длинного приговора и хочется побыстрей прикончить жертву, воскликнул Дима и принялся рассказывать о том, как их человек, согласно взаимно разработанному плану, находился ночью там, где висит «Святой Иероним», но картину снять не мог, потому что явились какие-то люди и унесли полотно прежде, чем это сделал их «агент». И Дима, дабы подтвердить справедливость своих слов, указал на Володю, скрюченного и жалкого: — Вот наш агент, который видел из укрытия тех, кто спер картину!

— И вы доверяете этому молокососу?! — прокричал Белорус визгливо, и вдруг Володя в этом некрасивом, бабьем крике услышал знакомые интонации. Казалось, он прежде уже встречался с этим человеком, но при каких обстоятельствах это было, мальчик вспомнить не мог. — Даже пусть кто-то вас опередил, но я-то здесь при чем?! Зачем мне перепоручать дело другим, если я с вами договорился? Мне что, разве выгодно расширять круг людей, посвященных в наши планы?! Вы меня за сумасшедшего считаете, да?! — почти прокричал Белорус, ударив себя ладонью по лбу.

— А вы просто делиться с нами не хотите, вот почему, — язвительно вставил Паук. — Вы просто переиграли, других нашли, подешевле, вот и заказали новую копию! Ведь мы только что от Браша, и он сказал нам, что вы тоже получили от него копию «Иеронима», и даже цену нам назвал — пятнадцать тысяч деревянных! И вам не стыдно высокое искусство так дешево оценивать? Сразу видно, что человек вы жадный, а такие, батенька, на все готовы, им старые договоры — чепуха. Вот вы и решили действовать через мильтонов музейных, и все прекрасно получилось. Если б не совпало так, что наш агент случайно явился на дело в одну ночь с вашими людьми, то получили бы картинку и мигом с ней свалили. Так что, дружочек наш, картиночку верните, не то, — и голос Паука перешел в зловещий шепот, — я вам такое удовольствие устрою, от которого сам долготерпеливый святой Иероним на стену бы полез, а то и от Христа бы Бога отказался!

Но хозяин дивной гостиной был неумолим — стоял себе на своем — и точка:

— А я вам говорю, что нет у меня «Иеронима»! Да, я заказал у Браша копию картины, но откуда вам известно, что я ее отдал каким-то там мильтонам? Извините! Я ее вручил в подарок одной особе, на память, так сказать!

Дима зло усмехнулся:

— Какое совпадение! «Иеронима», да в подарок! Чего ж вы в подарок «Леду с лебедем» не вручили или «Сикстинскую мадонну»?

— А мне, представьте себе, именно «Иеронима» захотелось подарить, вам-то что? — огрызался Белорус, а Володя не переставал приглядываться к фигуре, к жестам Белоруса, к интонациям его голоса, и в памяти вставали обрывки неясных картин, что-то рванулось наружу, стремясь вылиться в слитное, ясное воспоминание, но мешала маска и то, что логика не могла допустить присутствие того человека именно здесь, в Петербурге.