— Да, кое-какую работу тебе выполнить придется. Я симпатии ради деньгами не бросаюсь, хотя ты, Володька, мне очень, очень симпатичен. — И Дима-Олег сказал это так серьезно, так внимательно посмотрел в глаза мальчику, что Володя, благодарный за этот тон и за этот взгляд, сердцем тесно прильнул к человеку, которого еще совсем недавно ненавидел. А Дима, чувствуя, какое впечатление он произвел, сказал еще более проникновенно: Мы с тобой, мой милый мальчик, одного дуба желуди. Я твой характер еще тогда, летом, рассек. Ты — личность, индивидуальность, ты — выше многих, ты будешь управлять людьми, и они тебе подчиняться станут.

«Да ведь он же мне всегда нравился, — думал Володя про себя, — зачем же я тогда пошел мешать ему спасти сокровища Ивана Петровича, которые теперь валяются где-нибудь в пыльном углу музея, неразобранные и ржавеющие! Ну и придурок же я!»

А молодой мужчина между тем поднялся со ступеньки, точно все, что он хотел сказать Володе, уже было сказано. Мальчик машинально поднялся вслед за ним и спросил, будто то, что он хотел узнать, было очень важным для него:

— Как тебя зовут?

И бородач понял, почему Володя спросил его об этом, и ответил очень серьезно:

— Когда-то я представился тебе Димой, так пусть же я останусь с этим именем. Да и при чем здесь имя? Слова, братишка, очень мало значат — умей определять сущность вещей, то, что стоит за словами. А слова да имена, мой мальчик, дрянь и ложь! — И тут Дима очень тепло обнял Володю, и мальчик от неожиданности вздрогнул, но его тут же обдало теплом человеческого приятия, забытого уже. — Главное, помни — я помогу вернуть тебе и твоему отцу вашу, — Дима едва заметно улыбнулся, — заблудшую маму. Я знаю, она пока тебе нужна, Володя, и ты ее получишь, обещаю тебе это. А теперь — идем. Мы неплохо с тобой поговорили, но, я уверен, мы и ближе сойдемся — как-никак, родственные души. Правда?

И Володя, краснея от удовольствия, твердо ответил:

— Да, правда.

ГЛАВА 3

СУПЕРМЕНЫ БРОДИЛИ ПО «КЛАДБИЩУ»

После этого необыкновенного, столь взбудоражившего Володю разговора на лестнице рядом с квартирой покойного, Дима словно в преисподнюю провалился — пропал. Мальчик целую неделю ходил, как не свой, нахватал двоек, потому что и не брался за учебники, решив, что ему, человеку необыкновенному, не пристало заниматься мелкими, суетными повседневными делами. Его уверенность в то, что он является исключительностью из общего житейского правила, особой индивидуальностью (Володя и до разговора с Димой очень подозревал в себе наличие оригинальности), теперь укрепилась, стала как бы аксиомой. Требовалось только оформить эту свою необыкновенность в какое-либо действие, поступок, чтобы снискать еще большую популярность. Теперь Володя думал о большем — ему сейчас не помешали бы деньги, чтобы приобрести соответствующий его личности «прикид», электронику, возможно, мотоцикл. Все это не очень интересовало Володю прежде, но теперь его должны были окружать вещи только под стать ему самому — самого высшего качества, а то как же иначе?

Но все же главной его заботой было возвращение матери. Да, мама часто звонила Володе, просила простить, предлагала встретиться, но мальчик молчал, не отвечая на ее просьбы. Он знал, что мама сейчас не вернется, потому что она страшно гордая, а «невозвращенная» мать ему была не нужна. Мальчик страшно страдал, видя, как мучается отец, и следовало прежде возвратить маму папе, тогда бы все наладилось, все образовалось бы. Да, сейчас Володе очень нужны были деньги.

А Дима позвонил только через неделю и сразу предложил Володе встретиться, что и нужно было мальчику, ждавшему своего друга и «родственную душу» как избавителя от всех своих нужд, дарующего ему силу и даже могущество.