Ей шла вот такая улыбка, слегка лукавая, показывающая, что вовсе не так уж проста эта женщина.

— …я изначально и рассчитывала вернуться. Думала, год побуду, чтобы не было урона родовой чести, а там… глупый детский план, но я ведь была уверена в своей гениальности. Казалось, не так и сложно затеряться среди двух сотен красавиц, которым куда нужнее войти в число одару, чем мне. А там…

Она замолчала.

И молчала долго, согреваясь о крохотную чашку с черным напитком.

— Меня было бы весьма непросто выдать замуж во второй раз. Это не принято. Одно дело, если бы Данияр подарил кому-то жену, это большая честь. И совсем другое, если бы мужа нашел род. Это как… не знаю, сомнения выразить, что Данияр был в достаточной мере хорош, что вина в моем уходе лежит на нем…

— То есть, вы рассчитывали…

— Отделаться малой кровью, кажется, так принято говорить.

— Но не вышло?

Процесс затягивался.

И кофе закончился. А просить добавки было как-то неудобно, как и прерывать размышления странной этой женщины.

— Нет… гарем не так просто устроен, как кажется. На самом деле они возникли для защиты женщин. Это не только наложницы с одару и женами, но и родственницы, оставшиеся без мужа, или вовсе не вышедшие замуж, ближние и дальние, жены друзей с их детьми, если получается, что о них больше некому позаботиться, старухи, лишившийся дома, многие посторонние люди, связанные лишь зыбкими нитями родства. И каждому находится дело. И каждый желает подняться выше, ибо и там люди не перестают быть собой.

Она продолжала рисовать на стене знаки, понятные лишь ей. И Тойтек, не отрывая взгляда, следил за движениями тонкого пальца, понимая, что не поймет, что не прочтет, но все же не находя в себе сил отвести глаза.

— Так получилось, что я из нижайших джарийе, женщин, лишь удостоенных чести переступить порог гарема, но не представленных еще хозяину его, стала одару. Меня сочли в достаточной мере умной и миловидной, чтобы представить Данияру…

Теперь в ее улыбке виделась печаль.

— Интриги… моя служанка желала подняться выше в иерархии слуг, евнух-аши, поставленный следить за новенькими, тоже хотел сделать карьеру, а потому и старался…

— Вы…

— Не скажу, что была рада, но и не скажу, что пришла в ужас. Данияр… интересный человек. Как ни странно… — Заххара пожала плечами, будто факт сей до сих пор ее удивлял. — Помню, я долго думала, как отвратить его от себя, сделать так, чтобы первая встреча осталась последней. И заговорила о правах женщин.

— А он?

— Он поддержал разговор. И тогда еще не понимала, почему Некко смотрит на меня так насмешливо. Она-то хорошо знала его характер. Данияр избалован, конечно, но… он неплохой человек.

Быть может, и так, но сейчас Тойтек испытывал странное желание сказать гадость. Вот никогда-то прежде в душе его не появлялось подобного рода желаний, а тут…

Ревность?

К кому?

К чужой женщине, с которой Тойтек и знаком-то пару часов. Это просто… обстоятельства. Конечно. Близость смерти вызывает выброс адреналина, да еще и стимуляторы, вот в совокупности получается, что Тойтек чувствует то, чего никогда, как ему казалось, он прежде не чувствовал.

И тянет… на странное.

— А вы… — он поерзал, раскачивая треклятое кресло, которое вдруг в одно мгновенье возненавидел, поскольку именно оно и делало Тойтека жалким, ничтожным в женских глазах. — Никогда… не ревновали?

— Я нет.

— А…

— Некко привыкла. Хотя, кажется, что-то меняется, — Заххара поднялась и повернула браслет.