Существует
рассказ в таком же роде об одном датчанине, которому должны были отрубить
голову. Стоя уже на помосте, он отказался от помилования на сходных условиях
лишь потому, что у женщины, которую ему предложили в жены, были ввалившиеся
щеки и чересчур острый нос. Один слуга из Тулузы, обвиненный в ереси, в
доказательство правильности своей веры мог сослаться только на то, что
такова вера его господина, молодого студента, заключенного вместе с ним в
темницу; он пошел на смерть, так и не позволив себе усомниться в правоте
своего господина. Мы знаем из книг, что когда Людовик XI захватил город
Аррас, среди его жителей оказалось немало таких, которые предпочли быть
повешенными, лишь бы не прокричать: "Да здравствует король!".
В царстве Нарсингском [4] жены жрецов и посейчас еще погребаются заживо
вместе со своими умершими мужьями. Всех прочих женщин сжигают живыми на
похоронах их мужей, и они умирают не только с поразительной стойкостью, но,
как говорят, даже с радостью. А когда предается сожжению тело их
скончавшегося государя, все его жены, наложницы, любимицы и должностные лица
всякого звания, а также слуги, образовав большую толпу, с такой охотой
собираются у костра, чтобы броситься в него и сгореть вместе со своим
властелином, что, надо полагать, у них почитается великою честью
сопутствовать ему в смерти.
А что сказать об этих низких душонках - шутах? Среди них попадаются
порой и такие, которые не хотят расставаться с привычным для них
балагурством даже перед лицом смерти. Один из них, когда палач, вешая его,
уже вышиб из-под него подставку, крикнул: "Эх, где наша не пропадала!" - что
было его излюбленной прибауткой. Другой, лежа на соломенном тюфяке у самого
очага и находясь при последнем издыхании, ответил врачу, спросившему, где
именно он чувствует боль: "между постелью и очагом". А когда пришел
священник и, желая совершить над ним обряд соборования, стал нащупывать его
ступни, которые он от боли подобрал под себя, он сказал: "Вы найдете их на
концах моих ног". Тому, кто убеждал его вручить себя нашему господу, он
задал вопрос: "А кто же меня доставит к нему?" и, когда услышал в ответ:
"Быть может, вы сами, если будет на то его божья воля", то сказал: "Но ведь
я буду у него, пожалуй, лишь завтра вечером". - "Вы только вручите себя его
воле, - заметил на это его собеседник, - и вы окажетесь там очень скоро". -
"В таком случае, - заявил умирающий, - уж лучше я сам себя и вручу ему" [6].
Во время наших последних войн за Милан, когда он столько раз переходил
из рук в руки, народ, истомленный столь частыми превратностями судьбы,
настолько проникся жаждою смерти, что, по словам моего отца, он видел там
список, в котором насчитывалось не менее двадцати пяти взрослых мужчин,
отцов семейств, покончивших самоубийством в течение одной только недели [6]. |