— Здравствуй, сынок. Как ты себя чувствуешь?

— Здравствуйте, адмирал. Хорошо.

— Надеюсь, ты не слишком рисковал.

— Я привык, и на сей раз все оказалось не хуже, чем прежде… но Ари… они, вероятно, причинили ему боль… Этого нельзя было избежать?

— К сожалению, нет… Ари — сильный и мужественный человек. Если они причинили ему боль, они и за это заплатят… Мы подошли к концу… Отсюда начинается последнее путешествие, через три дня все свершится. И тогда, думаю, ты поймешь — другого способа не существовало.

— А потом? Потом, адмирал?

— Ты молод. Закроешь печальную, но важную главу своей жизни. Ты испытал самые тяжкие страдания и самые безысходные чувства и знаешь, каково это — вершить смертную казнь, как Бог, как короли, справедливо, во имя справедливости. Ты сможешь снова стать человеком, как другие…

— Я больше вас не увижу?

Адмирал положил руку ему на плечо, и Клаудио показалось, что глаза его заблестели.

— Мне бы хотелось оставить эту… работу, которой я уже слишком давно занимаюсь, и вернуться… домой. Все зависит от того, как завершится наше предприятие, найдешь ли ты в себе необходимые силы, будет ли судьба благоволить мне. Кроме того, видишь ли, я давно уже привык жить один. Долгое приключение, которое мы испытали вместе, по сути, свершилось стремительно, и я привязался к тебе… как к сыну.

— У вас нет семьи, адмирал?

— Была: прекрасная и гордая женщина… родом как раз из здешних мест… и сын, как раз твоих лет, он очень походил на тебя… да, очень. Но оставим грустные разговоры. Увидимся завтра вечером в Чанаккале. Там я сообщу тебе последнее место встречи…

Клаудио почувствовал, как комок подступает к горлу, и опустил голову: ему показалось, он не должен больше задавать вопросов.

Мирей уснула почти сразу после того, как легла на сиденье своего автомобиля, опустив спинку, и Норман долго вел машину молча, даже не включая радио. Он время от времени поглядывал на нее и думал о том, что Мишелю очень повезло, раз девушка такой красоты, такая страстная столь сильно в него влюблена. Мирей же погрузилась в глубокий, но беспокойный сон. Она стонала, иногда испуская приглушенный крик. Должно быть, она очень страдала.

Чанаккале. Какого черта понадобилось Мишелю в Чанаккале? И найти его будет не так уж просто. Когда он узнает о том, что Норман и Мирей едут к нему, — еще неизвестно, оставит ли он необходимые указания, назначит ли место встречи. Во всяком случае, не сразу. И еще не факт, что он позвонит, иначе почему он уехал столь поспешно и не предупредив?

Первые триста километров дороги оказались самыми трудными. Мирей не зря хотела ехать немедленно, поставив задачу добраться до Чанаккале меньше чем за тридцать шесть часов. В Янине он остановился перекусить парой сандвичей в баре и позвонить в гостиницу, но Мишель еще не объявлялся. Норман снова двинулся в путь, в сторону Мецовона, по обрывистой дороге, сплошь состоявшей из одних поворотов. Когда Мирей проснулась, он почти добрался до перевала.

— Ты мало спала, должно быть, чувствуешь себя изможденной. Хочешь сандвич?

— Спасибо, с удовольствием, — ответила Мирей, принимаясь есть. — Сколько времени?

— Час.

— Хочешь, я тебя сменю?

— Нет, спасибо. Я могу вести еще по крайней мере час. Там, сзади, лежит еще банка кока-колы… Не хочешь рассказать мне, что за опасность угрожает Мишелю? И почему ты любой ценой хочешь добраться до него?

Мирей обернулась к нему, и глаза ее горели.

— Мишеля с минуты на минуту могут убить.

— Значит, это неправда, что ты ничего не знаешь о случившемся в Афинах десять лет назад.