— Что это?

- Не знаю, - сказал я, - давай посмотрим.

Она взяла меня за руку.

- Может, это ловушка?

— Не думаю, — ответил я. — Никто не знал, что мы сюда придем.

Вряд ли мои слова успокоили ее (они не успокоили и меня самого), но Юка пошла к башне вместе со мной.

Странным казалось не то, что на лесной поляне появилась каменная постройка. Технически ее можно было перенести сюда за несколько часов. Но даже за месяц никто не смог бы вписать ее в пространство таким естественным образом.

Башню окружали трава и цветы. На них не было заметно ни малейшего следа строительных работ. Выступающие над землей части фундамента — каменные плиты, кольцом окружавшие башню — были покрыты пятнами мха и той особенной патиной, которую оставляют перемежающиеся с жарой дожди. В стыках камней пустила корни пара древесных ростков. Еще маленьких. Но за несколько дней они бы не выросли никак.

— Правда, — сказала Юка. — Охотник вряд ли будет тратить столько сил на благоустройство капкана.

Дверь в башню была открыта. Все ее внутреннее пространство занимала закручивающаяся вверх лестница. Я пошел по ней первым.

Стены покрывала растрескавшаяся штукатурка с цветными кляксами фресок - у них не было четких границ, и они напоминали огромные пятна плесени. Света из узких окон вполне хватало, чтобы разглядеть их.

Рисунки перемежались абстракциями и орнаментами: на одном пятне играли музыканты, одетые в парики и камзолы музыкантов, на следующем — три разноцветные спирали сворачивались к общему центру, где был нарисован какой-то каббалистический или алхимический знак.

Потом я увидел привязанную к столбу актрису в роли Жанны д’Арк - ее сжигали на сцене переполненного театра. Перед костром стоял бородатый дирижер с палочкой, как бы задавая правильный ритм огню. С другого пятна на меня влажно глянул придавленный избытком косметики древнеегипетский глаз.

Вслед за этим появился разрез желто-черной человеческой головы, поделенной на множество пронумерованных аккуратных отсеков с надписями по-немецки (из-за чего голова делалась похожей на камеру хранения — или непотопляемый корабль). Потом — сложный орнамент, словно скопированный с купола среднеазиатской мечети.

Рассматривая эти малопонятные, но занимательные изображения, мы шли вверх. Почему-то с каждым витком лестницы я чувствовал себя все беспокойнее.

Наконец Юка дернула меня за рукав.

— Что?

— Высота, - сказала она шепотом. - Мы чересчур долго идем.

Я понял причину охватившей меня тревоги. Юка была права - снаружи казалось, что в башне от силы четыре или пять этажей, но мы поднялись уже намного выше.

Я попытался выглянуть в окно, но оно было слишком высоко над лестницей: даже подпрыгнув, я увидел только клочок серого неба.

— Может, спустимся? - предложил я.

Тут же раздался грохот рушащейся кладки. Башня содрогнулась — часть лестницы за нашими спинами провалилась вниз, и в воздухе повисла белая пыль. Теперь спуститься было трудно.

— Они нас слышат, — сказала Юка.

— Кто «они»?

Юка пожала плечами. Мы пошли вверх быстрее.

Рисунки на стенах были все так же безумны и занятны, но в них стала появляться сквозная тема: медиум, делающий странные пассы руками. Иногда от его пальцев отходили пронумерованные и подписанные по-немецки стрелки, иногда — лучи света, иногда — какие-то пузыри с заключенными в них людьми и предметами.

Этот медиум был то мужчиной, то женщиной. Его наряды менялись от камзола до мантии. Он направлял свои пассы то на зрительный зал, полный господ и дам в вечерних туалетах, то на штормовое море, то в звездное небо... И еще на серпантине стены несколько раз повторился этот египетский глаз, отчего-то напоминавший мне не о древних тайнах, а о боевой росписи жриц любви.