— Весьма поэтично, — улыбнулся Катон. — Но Рим высекает свое будущее на камне.

Тинкоммий рассмеялся, услышав столь остроумный ответ, потом стал серьезным:

— Ты и впрямь думаешь, что вы избранный судьбой народ?

— Это то, что нам внушают уже с колыбели и чего мировая история пока еще не опровергла.

— Кое-кто мог бы назвать это высокомерием.

— Мог бы, но лишь единожды.

Тинкоммий испытующе посмотрел на Катона:

— А сам-то ты веришь в это?

— Ну, в предначертанность у меня веры нет, — пожал плечами Катон. — И никогда не было. Все, что творится и с нами, и в мире, обусловлено действиями людей. Мудрые люди строят собственную судьбу, насколько это возможно. Остальное зависит от случая.

— Это странная точка зрения, — нахмурился Тинкоммий. — У нас есть боги и духи, которые управляют всем в нашей жизни. У вас, римлян, тоже много богов. Вы ведь, наверное, почитаете их?

— Богов? — поднял брови Катон. — Мне кажется, Рим ежедневно придумывает нового бога. И похоже, всем нам не по себе, если этого почему-то не происходит. Римлянам нужна новь.

— Ты очень странный…

— Погоди-ка, — прервал атребата Катон.

Он уже некоторое время наблюдал за выделявшимся огромным ростом и могучим сложением, покрытым татуировками бриттом, с боевым кличем наносящим размашистые удары по тренировочному столбу и уже вдрызг измочалившим свою дубинку.

— Эй, ты. Ты! Стой!

Воин остановился, тяжело дыша. Катон взял из тележки учебную деревяшку и подошел к нему.

— Ты должен колоть, а не рубить. Гладиус — не тесак.

Он продемонстрировал серию выпадов и кинул дубинку воину, который, однако, покачал головой и проворчал:

— Это недостойный способ сражаться!

— Недостойный! — с трудом сдержал смех Катон. — В битве важен не способ, а результат. Мне плевать, как ты выглядишь, я хочу, чтобы вы убивали врагов, а не они вас.

— Я бью врагов с лошади, а не с земли! — отрезал воин. — Ни пастухам, ни пахарям я не ровня.

— Неужели? — Катон повернулся к Тинкоммию: — А что в нем особенного?

— Он из касты воинов, а те с младенчества на конях. И относятся к этому весьма щепетильно.

— Понятно, — кивнул Катон и призадумался, памятуя о том, каким уважением пользуется кельтская конница в легионах. — А другие из этой касты среди рекрутов есть?

— Как не быть? Думаю, наберется не одна дюжина.

— Ладно. Я поразмыслю над этим. Может быть, нам стоит обзавестись небольшим отрядом конных разведчиков. Когда мы начнем выслеживать дуротригов, они нам пригодятся.

— Са! — отозвался воин и с мрачной улыбкой провел пальцем по горлу.

И тут, завидев еще одного здоровенного бритта, Катон замер на месте. Среди новобранцев — с хмурой улыбкой на покрытой синяками и ссадинами физиономии, со вспухшим сломанным носом — стоял Артакс.

— Тинкоммий, а он что здесь делает?

— Артакс? Пришел учиться римской манере сражаться. Вместе со всеми. Явился сегодня утром. Похоже, ты, вернее твой урок, произвел на него сильное впечатление.

— Забавно.

Катон воззрился на знатного атребата, и тот бестрепетно выдержал его взгляд. Вообще-то молодому центуриону совсем не хотелось, чтобы рядом с ним отирался человек, которого он подверг публичному унижению. Наверняка в груди гордого и надменного бритта кипит обида.