Изменить размер шрифта - +
Пройдя метров пятьсот, я остановил малолитражку с открытым верхом, за рулем которой сидел монах, перевозивший огромное церковное распятие. Голова Христа в терновом венце, высовываясь из машины, словно плыла над извилистой проселочной дорогой. Капуцин попросил меня как можно крепче держать распятие, так как на каждом повороте кого‑нибудь из нас могло придавить.

– И заметьте, молодой человек, оно только что отреставрировано!

– Вы хоть бы привязали его к сиденью. Как вы поедете дальше, когда останетесь один?

– Верующий никогда не остается один, дорогой мой. С ним всегда его ангел‑хранитель. Иногда, увы, и демоны тоже.

– Я хотел сказать, что вы будете делать, когда я выйду?

– А, я подумал об этом. Сначала мы заедем в монастырь, а затем я отвезу вас в «Камелии».

Я помог монаху вытащить крест из машины и перенести его в здание монастыря. После чего он, угостив меня сыром и черствым хлебом, снова сел за руль и незадолго до полудня высадил меня у подъезда большого розового строения в генуэзском стиле, расположенного на окраине кедрового парка, и, поручив заботам Провидения, милость которого беспредельна, уехал, забыв отжать ручной тормоз.

Я поднялся на высокое крыльцо, прошел через входной тамбур и обратился к первому встретившемуся мне в холле лицу. Этим лицом оказалась директриса учреждения, госпожа Жоржиа Б., женщина с барашковой шевелюрой, ростом чуть выше меня, светлый и прямой взгляд которой, казалось, был готов сразу же пресечь всякую фамильярность. Я извинился, что не условился о встрече заранее, и в нескольких словах изложил причину своего визита. Выслушав меня, она несколько раз обошла вокруг моей персоны, сощурив глаза и приглядываясь, словно садовник, изучающий трещину в цветочном горшке. Неизвестно, что она там увидела, но, как бы то ни было, она пригласила меня пройти к ней в кабинет и предложила сесть рядом с зеленым растением в кадке.

– Не скрою от вас, господин Мило…

– Милано…

– Не скрою от вас, господин Милано, что вы сто одиннадцатый человек, откликнувшийся на наше объявление.

– Ну что ж, мои шансы уменьшаются.

– Напротив, они возрастают! Вы сказали, что вы пианист.

– Да, это так.

– С девятью пальцами?

– А, вы заметили!

– Это не единственное наблюдение, которое я сделала относительно вас. Я заметила также, что вы аккуратны, впечатлительны, в настоящий момент чем‑то огорчены, живете один, не купаетесь в роскоши, курите и очень дорожите своим именем. Разбираться в людях – мое ремесло и моя страсть. Если вы не можете увидеть, что пуговица не годится для петли, не становитесь портным. Ваши родители живы?

– Мать.

– А дедушки и бабушки?

– Я их никогда не знал.

– Это большое несчастье. И источник ваших проблем. Но все‑таки скажите мне, что именно привело вас сюда? Или нет, не говорите ничего, я сама угадаю. Вы полагаете, что достаточно хороши, чтобы играть для пожилых людей, которые, по вашему мнению, не очень‑то требовательны. Иначе говоря, ваше отношение к будущей аудитории не лишено высокомерия.

Видя оборот, который принимает дело, я понял, что судьба моя решена, и почувствовал себя достаточно свободно, чтобы отвечать шутками на вопросы. Однако всякий раз, когда я пытался положить конец разговору, начиная беспокойно возиться в кресле как медведь, госпожа Жоржиа хмурила брови, и наша беседа продолжалась.

– Прежде всего, если вы артист, которому не чуждо чувство, а я именно так и думаю о вас, если вы не просто охотник за гонорарами, как тот игрок на окарине, который сидел вчера на вашем месте, то вы должны как следует уяснить себе характер нашего заведения. Наши пансионеры не какие‑нибудь монстры или археологические курьезы.

Быстрый переход