– Вы должны срочно лечь на операцию. Чем быстрее, тем лучше. Для вас в таком состоянии каждый день, проведенный вне стен клиники без операции, может оказаться последним. Вас, конечно, привезет «Скорая», но тогда, учтите, не факт, что врачи смогут что-нибудь сделать. Вас просто разрежут и зашьют, – врач говорил цинично, глядя прямо в глаза – так обычно говорят врачи пациентам, с которых много не возьмешь, разве что бутылку коньяка или букет цветов.

Николай хорошо помнил и голос хирурга, который ставил ему диагноз, и интонацию, усталую и спокойную, словно бы врач уже предвидел неблагополучный исход.

– Мне нужно две недели, и я лягу, – сказал он тогда.

– Две недели? – врач посмотрел в потолок и улыбнулся. – Да вы меня не уговаривайте, мне все равно, две недели или три. Я бы на вашем месте лег прямо сейчас, не откладывая даже на один день.

– Послушайте, а таблетки, капли?

– Какие таблетки? Какие капли? Дорогой вы мой, они ведь не лечат. Вас надо оперировать. Таблетки лишь приглушат боль, может, не дадут процессу зайти слишком далеко. Это так, для самоуспокоения.

– Хорошо, я подумаю.

В тот момент желудок не беспокоил, и настроение у Меньшова было бодрое, поэтому он решил, что две недели продержаться сможет. В конце концов, врачи всегда перестраховываются, пользуясь тем, что пациент не представляет, что на самом деле творится в его организме.

Но теперь, снова ощутив невыносимую резь в желудке, Николай понял: задание надо выполнить не откладывая, прямо сегодня, чего бы это ни стоило.

Он остановил машину, высыпал на ладонь три таблетки из пузырька, посмотрел на них, бросил в рот, захрустел, как семечками. Взял бутылку, сделал несколько глотков воды, прикрыл глаза, прислушиваясь к затихающей боли.

Через два часа Николай Меньшов, измененный до неузнаваемости, в грязной рабочей одежде, с железным ящиком в руке, из которого торчали мотки разноцветного провода, входил во двор через арку. Он направился прямо к тому подъезду, где находилась квартира Кленова В. П. У подъезда Меньшов посмотрел на окна, определил, где нужные. Форточка на кухне была приоткрыта, но это ни о чем еще не говорило. Цветов на окнах не стояло, это значит, что в квартире, по всей вероятности, появляются нерегулярно и что живет там, скорее всего, одинокий мужчина. Ведь у женщин, тем более одиноких, подоконники плотно заставлены горшками, и они пекутся о своих растениях куда больше, чем заботились бы о детях и мужьях.

Дверь подъезда была заперта. Меньшов, поставив к ногам железный ящик с разноцветными свертками провода, стоял, размышляя. Настоящий телефонный мастер, не знай он кода, попросту постучал бы в окно первого этажа. Николай уже поднял руку, как вдруг увидел пожилую женщину. Ома остановилась на крыльце и с интересом рассматривала его и ящик, покоившийся у ног.

– Вы телефонный мастер, что ли? Вас кто-нибудь вызвал?

– Нет, никто не вызывал. Профилактический осмотр участка.

– Ой, замечательно! – воскликнула Софья Сигизмундовна – это была именно она. – У нас как раз вчера оборвался провод, может быть вы…

– Какой провод?

– Телефонный, какой же еще!

– В квартире или на площадке?

– А вы что, только на площадке смотрите?

– Да, на площадке и в подъезде.

– А может быть вы глянете у меня в квартире?

Я вам заплачу.

– Гляну, почему же не глянуть. Только я начну с нижнего этажа.

– А может сразу у меня глянете, молодой человек?

– Могу и у вас, – покладисто согласился Николай.

Софья Сигизмундовна быстро открыла дверь.