Ропот возмущения пробежал по залу. Но небольшой: все помнили, как мало надежды было на успешную войну более, чем четыре года назад.

— Появление мужчин из Ривингтона и их автоматов отменило необходимость таких отчаянных мер, но негритянский вопрос не стал менее острым. Хотя восстания, что так долго продолжались в долине Миссисипи, и были задавлены до уровня небольших разрозненных вспышек, но упорство, с которым негры противостояли превосходящим силам противника, должно заставить нас задуматься — а есть ли еще те послушные рабы, которых мы привыкли видеть в старые времена? Мы молчаливо признали свободу тех многочисленных чернокожих, которые были освобождены северянами во время Второй американской революции. И эти, обретшие свободу, уж точно не захотят снова стать рабами без борьбы.

Кроме того, во время войны несколько наших штатов ослабили ограничения на получение неграми грамотности, чтобы восполнить недостаток таких людей. Вы же не думаете, что получив какое-то образование, негры тут же его забудут и не захотят такого же для своих детей? И вообще, где справедливость в том, что если в час опасности мы призовем его взяться за оружие для защиты нашей страны, то потом по-прежнему оставим его в цепях? Вы понимаете, к чему это приведет? К неизбежности восстания рабов, что даст нашим врагам возможность приставить кинжал прямо к нашим сердцам.

Хочу сказать вам, друзья мои, что фактическая свобода негров, как ни неприятно это может показаться вам, уже существует де-факто во многих районах нашей территории. Постепенно признавая это де-юре, мы будем иметь возможность контролировать это процесс и тем самым оградить нас от разрушительных беспорядков.

Итак, джентльмены, я не просто призываю вас одобрить предложенное мной законодательство. Я глубоко убежден, что оно в интересах Конфедерации Штатов Америки в долгосрочной перспективе, и прошу вас меня поддержать. Когда-нибудь все забудут о том, что я говорил здесь, но сам я никогда не забуду о вашем решении. Пусть наши потомки смогут говорить, что наша нация, благодаря Богу, нашла свой путь к свободе, и пусть они смогут сказать, что путь этот начался здесь, сегодня. Благодарю вас.

Он отошел от трибуны. Последовавшие аплодисменты были скорее вежливыми, чем теплыми. Он спрашивал себя, сколько из этих людей понимали, что он заимствовал слова из одной из знаменитой речи Авраама Линкольна. Судя по всему, немногие — вряд ли кто обратил особое внимание во время пребывания в пенатах АБР на речь Линкольна в Геттисберге в том мире, где независимость Юга была уничтожена. Здесь, в реальном мире, Линкольн и все, что с ним было связано, осуждалось безоговорочно, а потому его слова, без сомнения, обрекались бы на презрение и забвение. Ли изучал эту речь Линкольна по крайней мере дюжину раз. И думал дать ей новую жизнь.

Первым на ноги поднялся Луис Вигфолл.

— Господин спикер! — прогудел он.

— Сенатор Вигфолл? — тут же отреагировал Томас Бокок, только что шептавшийся с Мэри, занявшей свое почетное место в президиуме.

— Господин спикер, я хочу сказать несколько слов от имени оппозиции…

Молоток Бокока застучал по столу, призывая к тишине.

— Я не узнаю наше почетное собрание. И удивляюсь его радости. Напоминаю, что мы встретились в специальном совместном собрании для конкретной цели — выслушать президента Ли. Он сможет, я уверен, выразить свою позицию уже после обсуждения и решения Сената.

Вигфолл попытался аргументировать свое высказывание, но спикер Палаты тут же лишил его слова. Наконец, с красным и угрюмым лицом, тот сел на свое место. Ли смотрел на него с каменным выражением лица. Похоже, он не смог убедить их своей речью — они восприняли ее только как его личную точку зрения.

Плечи Ли передернулись, когда он подавил вздох. Если даже очевидный голос будущего не убедил некоторых в глупости старого политического курса, что еще могло бы? Ничего — был понятный ответ.