Хватанут такие за горло — так и не отцепятся, пока голову напрочь не отгрызут. Переминаясь на мохнатых лапах, Марушин пёс порывался кинуться вперёд, рычал, но то и дело отступал от бешено лающей морды. Приближение Млады он почуял не сразу: женщина-кошка подкралась с подветренной стороны. Хоть Марушин пёс и быстр, но мгновенно перемещаться сквозь пространство, как дочери Лалады, не умел, и это дало Младе преимущество. Оказавшись у него на загривке, женщина-кошка вонзила ему кинжал между черепом и первым позвонком — зверь даже не успел взвиться на дыбы.
Мохнатая туша рухнула наземь, и тут же началось действие белогорского оружия: плоть стала на глазах тлеть и отваливаться от костей. Шерсть обращалась в пепел, мясо распадалось зловонными ошмётками, чернея и растекаясь мерзкой жижей. В считанные мгновения от оборотня остался только голый остов, да и тот долго не продержался — кости посерели, стали ноздреватыми. Млада тронула их носком сапога — и скелет развалился кучкой порошка, похожего на грязную известь.
Когда женщина-кошка повернулась к пареньку, собака зарычала было, но одного взгляда хватило, чтобы она успокоилась и уважительно смолкла.
— Серко… ко мне, — хрипло позвал парень.
Опасность миновала, и он сполз по стволу наземь и сел, потрясённо глядя перед собой застывшим взглядом. Собака лизала ему лицо, а он вяло чесал ей шею и похлопывал по спине. Запахло мочой. Кажется, испуг был слишком сильным, а пузырь парня — слабым.
Млада ждала, когда он немного оправится. Присев на корточки, она поманила к себе собаку, и Серко дружелюбно обнюхал её руки. А парень вдруг хрипло пробормотал:
— Это что ж выходит… порешил ты его! Их же не можно… Накрепко заборонено их трогать. Теперь другие придут за тобою…
— Не придут, не бойся, — усмехнулась Млада. — А если и придут, то и с ними будет то же самое.
— Это… ножичек у тебя экий… не простой, — сглотнул парень, всё ещё слегка заторможенный, но остекленение в его взгляде постепенно проходило.
Млада протянула ему кинжал. Парень трясущимися руками боязливо взял его, едва не уронив. С придурковато-восхищённым и испуганным выражением долго разглядывал ножны, трогал пальцами чернёный узор и самоцветы.
— Камушки эки… пригожий…
— Если хочешь — возьми себе, — сказала Млада. — Будешь от оборотней защищаться, когда в лес пойдёшь. А то разгулялись они, я погляжу. Совсем обнаглели.
— Ни-ни! — сразу замотал головой парень, отдавая оружие Младе. — Если он… псов… изничтожать могёт, то не можно… Заборонено! Беде быть!
— Дурачина, — хмыкнула женщина-кошка. — По-твоему, лучше быть сожранным, чем постоять за себя, убив парочку этих тварей?
Парень продолжал трясти головой, как пыльным мешком стукнутый.
— Не можно их трогать! — повторял он. — А то они явятся всей стаей… Всю семью пожрут, окаянные! Всю родню изничтожат…
Млада придержала его голову за подбородок, опасаясь, как бы он не стряс себе все мозги.
— Ты чего такой зашуганный? — спросила она. — Что ты в лесу забыл? Тут столько этих псов шастает, что соваться вовсе нельзя!
— Да я это… Дык, я ж за братом и сестрицей пошёл, — забормотал парень, спохватываясь и суетливо поднимаясь на ноги. — Они как по бруснику ушли с самого заранья, так по сию пору домой и не возвернулись… Вот я и ищу их… Серка, вон, с собой взял, — парень погладил собаку. — Он след-то учуял, и пошли мы… Споро так пошли. А тут этот… — Он покосился на грязную кучку — всё, что осталось от оборотня.
— Понятно, — проговорила Млада. — Тебя как звать?
— Будишей, — ответил тот. |