Подкинув на ладони украшение, Заяц прищёлкнул языком.

— Эх, хороши камушки… Кабы не дело важное, не видать бы тебе своей безделушки, госпожа.

В душу Жданы ядовитым пауком вдруг заползло подозрение: а что, если парень обманет? Завёз её в лесную глушь, дорогое запястье взял — да и был таков. Ведь могло так случиться? Как вору верить?

— Ты, княгиня, про меня дурного не воображай, — опять будто проникнув в думы Жданы, усмехнулся Заяц. — Коли бы мне нужны были твои побрякушки, коих на тебе ещё много осталось — давно снял бы их с тебя все до одной. Я ж взял только запястье, чтоб сынки твои мне поверили.

— А если всё равно не поверят? — не унималась тревога Жданы. — Нет ли какого кусочка коры древесной да ножа? Я бы записку сыновьям написала.

— Это можно, — согласился Заяц. — Не помешает.

Нож-засапожник у него был при себе. Им он отковырнул кусок берёсты, на котором Ждана и нацарапала короткое послание. После этого она описала Зайцу распорядок дня своих детей: когда они учатся, когда играют, когда ездят верхом. Поведала и то, как лучше подобраться к княжескому дворцу.

— Смотри, не попадись, — добавила она, вручая ему берёсту, свернутую трубкой. — Ежели схватят и найдут при тебе всё это — и я здесь пропаду, и тебе головы не сносить.

— Не печалься, государыня, — подмигнул воришка. — Всё будет в лучшем виде.

Снова стук копыт — и Ждана осталась в лесной пещере одна, без повозки, без оружия для защиты, лишь с честным словом синеглазого мастера волочильных дел.

*

Яблони в княжеском саду роняли жёлтые лодочки листьев на жухлую траву, но Радятко с Малом было всё нипочём: в любую погоду они играли на воздухе, устраивая поединки на деревянных мечах. Их младший брат, княжич Ярослав, всегда бегал за ними, как щенок на верёвочке, но сегодня малыш остался дома с няньками: холодно, ветрено, сыро… Матушка отправилась на рынок с утра. Вот уж обед миновал, а она всё не возвращалась. Ни служанка, ни возница тоже не появлялись.

Князь Вранокрыл внезапно уехал, и никто не знал, когда он будет дома. Начальник стражи Милован уже который день не протрезвлялся и нёс всякую чушь — будто всем скоро настанет конец.

Юная кровь кипела, не давая братьям озябнуть. В пылу схватки они даже скинули кафтаны, и стук их учебных мечей слышался на весь сад. С раннего утра до обеда они занимались науками: читали, писали, считали; после обеда им разрешено было резвиться и гулять, а по вечерам, перед ужином, наставало время их любимого занятия — верховой езды. У князя и в загородной усадьбе, и при зимградском дворце имелось по великолепной конюшне, и будь воля ребят — они бы целыми днями оттуда не вылезали. Лошадей любили оба.

Вдруг через высокий бревенчатый частокол, окружавший сад, перескочила тонкая фигура паренька в синей свитке. Оба брата застыли: даже не всякий зверь мог так легко и спокойно перемахнуть ограду высотой в две сажени[36]. Никаких лазательных приспособлений при себе у чужака не было видно.

Эта нечеловеческая прыгучесть позволила стройному пареньку птицей перелететь через частокол и пружинисто приземлиться на чуть согнутые ноги в сапогах с кисточками. Полы свитки и штаны на коленях незваного гостя были выпачканы в грязи, а из-под низко надвинутой шапки блестели дерзкие синие глаза, острые, как иголки. От него катилась волна шепчущего ужаса — тёмной лесной жути, как будто голоса всей нежити разом забормотали что-то невнятное, стараясь зачаровать мальчиков.