— Ш-ш, — прошептал он, приложив палец к губам. — Не бойтесь, ребятки. Я не враг вам, я пришёл от вашей матушки. Сюда она больше не вернётся. Уезжает она далеко — в Белые горы, потому что нет у неё больше сил жить с князем, но вас она хочет взять с собою, а потому прислала меня. Вот… Прочтите записку от неё. А украшение — знак того, что это действительно она послала меня. Вы ведь признаёте его?

На узкой ладони незнакомца блестело матушкино запястье с красновато-сиреневыми камнями, а также лежала свёрнутая трубочкой берёста… Радятко, как кнутом огретый, отшатнулся: в его голове ледяной молнией блеснула страшная догадка. Наверняка матушка лежит где-то убитая, а этот вор просто снял с неё запястье… Или, быть может, он и есть убийца? Вот только зачем он плёл небылицы про Белые горы? Матушка много рассказывала братьям о них, но откуда чужаку было об этом известно? Васильковая синева его глаз казалась жуткой…

Радятко волчонком кинулся на незнакомца с криком:

— Ты… душегуб! Ты матушку загубил! Не верю тебе!

Паренёк молниеносно увернулся от деревянного меча, в мгновение ока очутившись у братьев за спинами.

— Не виноват я ни в чём, и матушка ваша целёхонька, вас дожидается, — прозвучал его хрипловатый голос над ухом у Мала. — Голубчик, ты вроде поспокойнее будешь… Прочти записку и угомони своего дикого братца.

В руку Мала легла берёста. Мальчик развернул её… Чем-то острым там были выцарапаны слова: «Радятушко, Мал, Яр, верьте этому человеку. Я жива, здорова. Ваша матушка».

Радятко тем временем, всё ещё не веря незнакомцу, закричал:

— Стража! Стража! Держи вора!

Но стража сегодня, похоже, решила устроить себе день отдыха. Милован запил, некому стало их гонять, и на крик Радятко прибежал только дядька Полоз — худой, сутулый и чернявый, с плёткой в руке.

— Ах ты, стервец! — вскричал он, замахиваясь на паренька.

Но не тут-то было. Плётка обвилась вокруг руки юноши и оказалась крепко зажатой в его небольшом сухощавом кулаке. Один рывок — и дядька Полоз остался с пустыми руками, а парень, клыкасто посмеиваясь, похлопывал себя отобранной плетью по сапогу. Дядька вдруг ни с того ни с сего встал столбом, взгляд его остекленел, а вытянувшееся лицо поглупело. Паренёк же, вложив в ладонь Мала золотое запястье, сказал:

— Не подводите вашу матушку, ребята. Сегодня на вечерней верховой езде будьте все втроём — и младшего с собой возьмите покататься. Как будете ездить в загоне — сигайте через ограду, она невысокая. И мчите что есть духу в сторону леса — там увидите повозку со мною на козлах. Жду вас.

Не успели братья моргнуть — а гостя уже след простыл.

Дядька пришёл в себя не сразу. Он долго хмурился, тёр глаза, мотал головой, точно пытался вытрясти оттуда завалившуюся в дальний угол мысль… Потом огляделся, будто не понимая, как и зачем здесь оказался, пожал плечами, хмыкнул и ушёл.

Бросив меч, Радятко прислонился спиной к стволу яблони и задумался. Брат протянул ему на ладони берёсту — на такой ребята когда-то учились писать ввиду дороговизны бумаги. Читая нацарапанные на коре белоствольного дерева письмена, Радятко молча до крови обкусывал кожицу на губах, а к его щекам приливал сухой тревожный жар. Ветер беспокойной птицей бился в верхушках сильно поредевших крон, вздыхал и метался, трогал горящее лицо мальчика и пытался поцеловать между недоверчиво сдвинутых тёмных бровей.

— Коли б матушка была мертва, откуда б он узнал, как нас звать? — рассудительно заметил Мал, тыкая пальцем в письмо.