|
Дочь свирославецкого посадника Ярмолы Кречета слыла первой красавицей в городе, но ни одному из молодцев Светлореченского княжества не суждено было назвать её своей женой. Бытовал в княжестве обычай — самых красивых девушек предлагать в качестве невест жительницам Белых гор. Лаладу, покровительницу этих земель, чтили как главную богиню, её дочерей любили и уважали все от мала до велика, а потому любая девушка считала счастливейшей долей стать супругой женщины-кошки. Раз в три года в Жаргороде, Любине и столице княжества Лебедыневе устраивались смотры невест, на которые прибывали из Белых гор дочери Лалады, достигшие тридцатипятилетнего возраста, и искали среди собранных красавиц свою избранницу. Происхождение девушки значения не имело, ценилась только красота и здоровье, но главным условием было девство. Примерно в это же время в остальных городах и сёлах проводилось гуляние, приуроченное к Лаладиному дню; считалось, что в этот день богиня полностью входила в свою силу после зимы. В отличие от смотрин, гуляния на Лаладин день проходили ежегодно, каждую весну, и продолжались семь дней. Молодёжь плясала и веселилась, девушки с парнями присматривались друг к другу, а порой на праздник заглядывали и женщины-кошки. Поиск избранниц мог затянуться на многие годы, и порой они посещали соседнее княжество снова и снова — благо, трёхсотлетняя жизнь это позволяла. Если женщина-кошка не находила свою невесту на смотринах, это не мешало ей продолжать поиски самой, руководствуясь знаками, приходящими к ней в снах. От тщательности выбора супруги зависела сила и полноценность будущего потомства, а поэтому поиск суженой не ограничивался какими-либо временными рамками. В семьях было, как правило, не менее двух детей: дочь Лалады, вкусившая молока родительницы-кошки, и так называемая белогорская дева, вскормленная молоком её жены — также белогорской девы либо уроженки иных земель. Девы, в отличие от женщин-кошек, не могли перекидываться в зверя. Случалось порой и так, что судьба сводила в брачный союз двух дочерей Лалады. Искать свою половину можно было и в родной земле, но свежая кровь из соседнего княжества ценилась выше: она давала разнообразие.
В детстве, бывало, мать расчёсывала волосы Ждане и приговаривала с гордостью: «Какая же ты у меня красавица! Вот вырастешь — поедешь на смотрины…» Так Ждана и привыкла к мысли, что ей суждено отправиться в Белые горы. Глядясь в миску с водой, она придирчиво всматривалась в свои черты. Её занимал вопрос: достаточно ли она красива, чтобы пройти отбор и удостоиться чести предстать перед светлоглазыми жительницами гор, а потом, быть может, и получить заветное кольцо? В воде отражалось округлое личико с изящным подбородком, прямым носиком с точёными ноздрями, маленьким невинным ртом, а глаза… Бездонно-тёмные, под пушистыми опахалами ресниц, они таили в себе и грусть, и лукавые искорки, и завораживающую томность. «Красивая», — успокаивала вода в миске. «Красавица!» — вторила ей мать. Как тут не поверить? И вот, долгожданная пора настала: пришёл месяц цветень[21], и глашатаи на улицах закричали: «Красны девицы, что по теремам прячетесь? Пришло время вам свою судьбу найти, что под светлым крылом Лалады вас поджидает!» Для начала надлежало явиться на отбор в своём родном городе. Что могло быть проще? Отбором руководил отец Жданы, и покои Владычного дворца наполнились сотнями прекрасных девушек, одетых по такому случаю в самые лучшие наряды. В глазах рябило от пестроты и разноцветья платьев; нарумяненные богатые красавицы высокомерно поглядывали на скромных дочерей бедных семейств. Под расписным великолепием сводов дворца колыхался, перешёптывался и взволнованно дышал цветник девичьей красы: участниц отбора заставляли умыться из большой позолоченной чаши, дабы стало ясно, что всё, чем любовался глаз, было неподдельным. Под омовениями исчезали румяна и белила, подкрашенные собольи брови бледнели, и оставалось только то, чем девушек наделила природа. |
