Ждал ли от жизни чего – сама, мол, даст, надеялся ли, почем мне знать. Государь ведь, на царство венчанный, а все норовил на троне аль на кресле государском в уголок забиться, к подлокотнику прижаться – места помене занимать.

Дождь еще страсть любил. Все в Измайлове под него выходил – тише ему так чудилось, как в добром шепоте, вроде матушка его покойная, блаженной памяти царица Марья Ильинична, уговаривает, успокаивает, слова ласковые говорит. А деревьев боялся. Высокие, мол, да темные, шумят больно. В саду все промеж кусточков хаживал – головка издали, бывалоче, видна, и он всех видит. Не захочет отозваться, так за кустик укроется, пережидает. Потом опять пойдет тихохонько, травинки чтоб не задеть. Все ходит, ходит, ходит…

Горетово – Петербург. Великий канцлер – и вольный петербургский художник (так называли Ивана Титова документы Канцелярии от строений). Установить их связь было нужно и на первый взгляд практически невозможно.

Титов – один из слишком многих на строительных работах, которые неустанно вела Канцелярия. Неправда, что строительством увлекалась одна Екатерина II. Она толковала сама с архитекторами, обсуждала в переписке с многочисленными и притом знаменитыми своими европейскими корреспондентами возможность и смысл отдельных приглашений в Россию, при всех говорила об архитектуре, интересовалась архитектурными изданиями. Но, как и во всех ее «просвещенных» действиях, разговоров оказывалось больше, чем дела, театральных декораций больше, чем действительности. Сколько из приглашенных ею зодчих занимались продолжением и доделками того, что начинала когда-то Елизавета.

Слов нет, дочери Петра после нищенского житья в Александровой слободе хотелось многого. Верно и то, что терпеливостью она не отличалась, наказывала строителям поспешение как могла. Но одной императрицыной воли для рождения огромных, к тому же не деревянных – каменных дворцов, замысловатых парков, переполненных публикой многоярусных театров, похожих на бальные залы церквей, слишком недостаточно. Иногда в их замысле каприз Елизаветы, чаще – стремление к самоутверждению: не хочу быть похожей на ненавистных предшественников, не хочу довольствоваться остатками чужого царствования.

В свое время такая же полунищая герцогиня Курляндская предпочла так называемому Второму Зимнему дворцу Апраксин дом. Частный дом, завещанный сподвижником Петра, генерал-адмиралом русского флота Ф. М. Апраксиным, его внуку, Петру II. Меньше десяти лет назад законченный итальянцем Маттарнови на берегу Невы Зимний был для Анны Иоанновны символом правления умерших в его стенах Петра I и Екатерины I. И хоть Апраксин дом стоял в том же ряду построек между Зимней канавкой и Адмиралтейством, он начинал ее собственное правление. А уж там, двумя годами позже, ее – императрицы Анны – баудиректор Растрелли начнет строительство Третьего Зимнего дворца.

В Москве Анна распорядится одновременно сооружать Зимний Анненгоф в Кремле, Летний Анненгоф в Лефортове и театр на Красной площади. Елизавета в старой столице, где задерживаться не собиралась, обойдется одним Оперным домом на берегу Яузы. Именно он должен поражать воображение москвичей и съезжающегося со всей страны дворянства. Зато в Петербурге Елизавета Петровна постарается как можно быстрее избавиться от Аннинского дворца. Растрелли получит заказ на Четвертый Зимний дворец, единственный сохранившийся под этим именем до наших дней. В ожидании достойного ее двора новоселья императрица готова ютиться в деревянном жилье у Полицейского моста, впрочем также отстроенном Растрелли. Главное, чтоб при царской резиденции был театр.

В Зимнем дворце Растрелли прежде всего заканчивает «театр комеди и опера». Дворцовый? И да, и нет. Четыре яруса лож, ежедневные спектакли итальянской оперы привлекали и могли вместить далеко не одних придворных.