|
– Не станешь ли ты меня уверять, будто она покончила с собой? – Мне не было никакой пользы убивать ее и создавать себе неприятности, особенно сейчас, когда я собрался отойти от дел и жить в окрестностях Ниццы, где уже купил виллу… Лабри не поддавался, не отступал ни на шаг, вернее, выскальзывал из рук, как какая нибудь липкая гадина, и Мегрэ злился все больше и больше. При необходимости он мог поставить себя на место мальчишки, совершившего отчаянный, безрассудный поступок, мог осознать его побуждения, восстановить психологию. Он знал все секреты торговцев телом с Монмартра и торговцев мечтами с Монпарнаса. В своем Париже он знал каждый закоулок, но никогда не спускался в такие вот подвалы, никогда не прижимался лицом к глазку, пробитому типом вроде Лабри. Теперь комиссар сожалел об этом. – Подумайте хорошенько, и вы убедитесь, что я невиновен, что эта история мне только вредит… Какие слова! Он говорил о преступлении, как о торговой сделке! Еще немного – и начал бы делать подсчеты! – Чем больше я думаю, – не удержавшись, бросил ему Мегрэ, – тем больше мне хочется набить тебе морду! Он больше не мог спокойно смотреть на это лицо, одновременно красивое и безобразное, ибо взгляд у Лабри был томный, и это скрашивало вялость рта, безвольные очертания подбородка… Подлец в полном смысле этого слова, но подлец, обладающий определенным шармом. Глядя на него, Мегрэ испытывал такую ярость, словно погибшая девушка была его собственной дочерью и он обязан был расквитаться за ее смерть. Он внезапно бросился к Лабри и поднес сжатый кулак прямо к его лицу. – Сознавайся! – прорычал он. Откровенный страх негодяя, выдававший его природную трусость, лишь распалил комиссара. – Сознавайся, мерзавец!.. Вижу, черт подери, что ты все предусмотрел… Лабри отступил к стене, вжался в нее всем телом. – Эмильена была твоей любовницей… Она знала всю подоплеку твоих грязных делишек… Вот почему тебе было необходимо от нее избавиться, прежде чем уехать на виллу в Ницце и жить там на ренту… – Господин комиссар… – Сознавайся, говорю тебе!.. Сознавайся, что под видом лекарства ты дал ей яду… Но она умирала слишком долго, и ты ушел, ты бросил ее, грязный подонок… – Господин комиссар… Мегрэ давно забыл, что наверху задувает восточный ветер, заставляя прохожих поднимать воротники и разгоняя зловонные миазмы столицы. Он снова видел перед собою мертвую девушку с продолговатым лицом и тонкими губами, девушку, которая никогда не отличалась здоровьем и которую этот самый тип запер в подвале и заставил продавать старикам поддельное сладострастие. – Признавайся, мерзавец… – Клянусь вам, господин коми… – Не клянись! Признавайся! – Вы пожалеете о том, что делаете сейчас… Этот довод окончательно вывел Мегрэ из себя. – Что ты такое плетешь? – Говорю, что вы пожалеете… Вы заблуждаетесь… Вы злоупотребляете вашей силой… – Что ты такое плетешь?! – Вы злоупотребляете… – И ты смеешь говорить мне это после того, как я прочел письма девчонки?.. Ты смеешь утверждать, будто ты не был ее… Он уже готов был ударить, уже занес кулак, но его остановил звонок телефона. – Алло! Это вы, комиссар?.. Мы сию минуту получили от судебно медицинского эксперта результаты вскрытия… Алло!.. Лабри, прижавшийся к стене, все еще не двигался. Раздраженный Мегрэ рявкнул в трубку: – Слушаю! И он не нанес удара… – Что?.. Что такое?.. На другом конце провода прозвучал голос бригадира Люка: – Именно… То самое, что я вам сказал… Она… В общем, похоже, она и вправду девица. |
