Автор, в отличие от своего героя, прожил жизнь в роскоши. «Никогда не приходилось ему, как Верлену, — писала Т. Щепкина-Куперник, превосходная переводчица пьес французского драматурга, хорошо знавшая его по Парижу, — спать под открытым небом или в жалком кабаке обманывать сосущий голод рюмкой абсента… или, как Рембо, бродить по большим дорогам, чуть ли не прося милостыни». И в самом деле это был удачливый модный поэт, рано познавший успех и богатство, тридцати семи лет оказавшийся среди «бессмертных» — его избрали членом Французской академии.
Как верно подметила Т. Щепкина-Куперник, всю жизнь он поворачивался к солнцу, грелся в его лучах, внутри оставаясь холодным и равнодушным.
Прототип его героя, напротив, никогда не испытывал ласкающего прикосновения живительных лучей, вечно бедствовал, нуждался, жил впроголодь, но никогда не кланялся. И только жизнелюбие помогало ему противостоять тысячам невзгод и напастей.
Лишь в одном, пожалуй, схожи их пути — оба умерли сравнительно молодыми. Хотя и умерли по-разному. Сирано, прошедший по жизни со шпагой наизготовку, привыкший смотреть смерти в лицо, был убит из-за угла наемной рукой. Ростан кончил дни в уединении, пораженный меланхолией, прячась в мраке затененной комнаты от некогда так ласкового к нему солнца. У него, изнеженного и барственного, недостало душевных сил и мужества противостоять холоду жизни, недостало «солнца в крови». Его творения, изящные и грациозные, сверкая холодным светом, имели успех лишь «у той публики, которая знала толк в старинных кружевах и в севрских чашках». И только одна пьеса, посвященная забытому писателю, — яркое исключение в творчестве Э. Ростана. Тем не менее за пределами ее осталось то, что составляет суть личности Сирано.
Каков же был в действительности этот человек, известный нам лишь как литературный герой?
Великий флорентиец Данте в начальных строках своего бессмертного творения определил половину земной жизни человека тридцатью пятью годами. Для Сирано де Бержерака вторая половина его бытия началась на девять лет раньше дантевского рубежа. Ему было всего двадцать семь, когда наступил трагический перелом и он оказался «в сумрачном лесу».
Буйное веселье юных лет, шумные попойки, бесчисленные дуэли и словесные поединки за столом таверны — все миновало, осталось позади по ту сторону черты, которая поделила его жизнь надвое. Тяжелый недуг, поразивший тело, заставил, наконец, его угомониться.
Однако изменился только внешний образ его жизни. Дух его, как и раньше, оставался свободным, а мысли дерзкими и отважными. По-прежнему он в рядах сражающихся. С той лишь разницей, что в прошлом встречался с врагом лицом к лицу, скрестив шпаги, сейчас бой приходится вести на расстоянии, и не клинком, а пером. И противник теперь у него — это людские пороки: глупость и суеверия, трусость и лесть, клевета и подлость, ложь и предательство. Рука, привыкшая сжимать эфес шпаги, уверенно держит перо. Он не собирается капитулировать, не намерен спускать флаг. Он еще повоюет, черт возьми.
Смерть дважды стояла у его изголовья. И убиралась ни с чем. Уйдет и в третий раз. К досаде недругов, которые только и ждут, когда курносая одолеет его, когда немощь и дряхлость — ее союзники — подточат его слабеющее тело.
Теперь Сирано научился ценить время, которое так безалаберно тратил раньше. В халате и туфлях, удобно устроившись в кресле, Сирано трудится над рукописью…
Еще недавно он мечтал служить Марсу. Правда, это противоречило желанию отца, который не хотел видеть сына военным и пытался найти ему тепленькое место при дворе или у какого-нибудь видного аристократа. Однако все попытки замолвить словечко за сына кончались ничем. Не многого стоили просьбы бывшего чиновника, дворянина с сомнительным происхожде-ниєм, который не мог похвастаться ни богатством, ни положением. |