— Да ладно! — На другом конце трубки хлопнула дверь парадной. — И как ты это поняла?

— Потом расскажу, — сказала Маша, ей жаль было тратить время на объяснения. — Просто побеседуй с ним с глазу на глаз. Так сказать, прицельно, хорошо?

И, получив заверение Андрея, что прямо сейчас, куда деваться, он отправится обратно к пыльной Мельпомене, она повесила трубку и продолжала читать одно за другим СМС.

«Жанночка, запиши меня на педи в восемь в четверг».

«Алиса, получили пилинги французские, если интересует, звони».

«Как Вы просили, перенесла укладку на шесть, Марина».

«Забрал твои вещи из химчистки. Люблю».

И вдруг:

«Алиса, я знаю, что это сделала ты. Бездушная дрянь, будь ты проклята!»

Андрей

«Кузнечик — очень правильное прозвище», — подумал Андрей, глядя на сутулую фигуру на подоконнике. Только что он задал ему основной на сегодня вопрос, и капитану даже не потребовался ответ — настолько красноречива была поза режиссера, мгновенно сгорбившегося и по-детски прячущего лицо, делая вид, что его очень интересует двор за окном кабинета. Андрей вздохнул: вот и приехали. Банальная драма. Он был старше ее, она была хороша и нашла себе кого-то помоложе… Но тут Саркелов повернулся к Андрею, и тому стало не по себе — такое откровенное страдание читалось в невыразительных серых глазах молодого дарования.

— Будет лучше, если вы мне сразу все расскажете, Алексей, — мягко сказал Андрей, поскольку Саркелов, так и не произнеся ни слова, вновь отвернулся к окну.

— Вы ничего не поймете, — ответил тот, продолжая смотреть на пейзаж за окном.

— А вы попробуйте, — вздохнул Андрей. — Я, конечно, особа не больно тонко чувствующая, но…

Саркелов вяло слез с подоконника и сел в свое кресло за столом.

— Что вас интересует? Когда это началось?

Андрей кивнул.

— Почти сразу, как только мы начали репетировать. Это было родство душ, если хотите. — Саркелов сделал паузу, взглянул на него вызывающе. Андрею было нечем крыть. Родство душ — понятие эфемерное. — Мы пытались провести вместе каждую свободную минуту…

— Любовь? — спросил Андрей почти без выражения. Он хотя бы понимает, этот режиссер-авангардист с оригинальным подходом, какую пошлость несет?

— Любовь. — Саркелов кивнул, вновь подняв на него взгляд, и Андрею стало неловко от неприкрытого страдания, исказившего лицо режиссера.

— Ясно, — только и мог сказать он. — Так почему же Алиса не бросила своего мужа и не воссоединилась, так сказать, с вами? Детей у нее не было, и…

— Дело не в детях. Рудовский ей был как отец, она чувствовала себя ему обязанной за все, что тот для нее сделал. Кроме того, он был нездоров, и бросать его в такой ситуации было бы просто жестоко. А Алиса… Была какой угодно, но не жестокой.

— То есть вы не ревновали? — откинулся на стуле Андрей.

Саркелов бессмысленно переставлял на столе стаканчик с карандашами и степлер. Пожал плечами:

— Ревновал, конечно. Ну а куда деться-то? Это Алисе решать. И потом — он многое мог ей дать в карьерном плане, а я…

— А у вас есть высокая покровительница, разве нет? — не выдержал Андрей.

— Уже насвистели, — мрачно усмехнулся Саркелов. — Ну, есть. Все равно мне нужно было встать на ноги…

— И при такой сумасшедшей любви никого из вас не смущало, что у обоих есть еще отношения «на стороне»?

Саркелов чуть покраснел:

— Ну хорошо.