Не готовый еще сообщить о цели своего приезда, он сказал лишь, что не был на Юго-Западе уже много лет и у него возникло желание побывать здесь снова.

– А как твои дела, Агнес? Тебе, наверное, здесь очень нравится?

– Конечно. Для меня это – вершина красоты. Я много работаю и гуляю. И у меня есть здесь несколько друзей, живущих в домах, подобных этому. Они стоят в таких местах, где ты их никогда не отыщешь.

– Сегодня я только и слышал, что никогда не отыщу тебя, – заметил Пол. Он все еще не знал, как приступить к своему делу. – Не покажешь мне свои работы? Мне хотелось бы взглянуть на них, раз уж я здесь.

– Разумеется.

Она повела его по комнате, показывая картины, расставленные в большинстве своем вдоль стен. Это были преимущественно пейзажи Юго-Запада: красные утесы и крупные, словно дышащие жаром, яркие подсолнухи.

– Я знаю, что я не Джорджия О'Кифф, – проговорила Агнес с полной искренностью, – но я не собираюсь на этом останавливаться и со временем, думаю, сумею кое-чего достичь.

– Здорово! – В голосе Пола тоже звучала искренность, хотя, в общем-то, его не слишком интересовали подобные сюжеты. Неожиданно на заляпанном краской столе он заметил небольшую акварель, написанную в совершенно иной манере. Это было изображение золотой рыбки в чаше с водорослями, увиденной под каким-то странным углом.

– Мне это нравится, – сказал он. – Она продается?

– Не тебе. Тебе это подарок.

– Ну, нет. Заработал – получи. – И он выписал чек на сумму, которая вызвала у нее протест, полностью им проигнорированный. – Отправь ее мне домой, хорошо? И не спорь. Я сказал тебе, что она мне понравилась. Это бизнес.

– Ну хорошо. Тогда иди присядь где-нибудь, пока я соображу что-нибудь на ужин. Я собиралась потушить в печи цыпленка, долго, медленно. Ты просто пальчики оближешь.

Он встревожился.

– Агнес, я не могу задерживаться. Я никогда отсюда не выберусь в темноте.

– А кто об этом говорит? Разумеется, ты останешься здесь на ночь, или на столько ночей, сколько захочешь, если тебя устроит раскладушка в задней комнате, вместе с моими картинами. Несмотря на некоторый беспорядок, уверяю тебя, там чисто.

– Ну хорошо, я согласен. Остаюсь до утра.

Во время ужина они говорили обо всем: об искусстве, Италии и даже войне во Вьетнаме, которую, как выяснилось, оба не одобряли.

– Однажды в письме ко мне Тим кого-то процитировал: «Война – ад, и те, кто ее развязывает – преступники», – сказала Агнес.

– Все верно, беда только в том, что обычно бывает чрезвычайно трудно определить, кто ее развязал. И все же при всем этом нельзя оправдать те действия, к которым иногда прибегает антивоенное движение в стране.

– Ты имеешь в виду таких, как Тим?

– В общем-то, да, сказать по правде. – И так как Агнес ничего на это не ответила, он добавил: – Твоя мать… вся твоя семья, Том и сестры, все они сильно тревожатся за него, не зная, что происходит, где он может быть и…

– Ты хочешь, чтобы я тебе рассказала, что мне о нем известно? Для этого ты сюда и приехал?

– Я приехал не поэтому. Но, естественно, мне хотелось бы знать.

– ФБР тоже бы этого хотелось, не правда ли? Ты просишь, чтобы я предала собственного брата? Ты этого хочешь?

Итак, кое-что ей все-таки было известно.

– Не то чтобы я о нем что-нибудь знала, – быстро добавила она, поспешив исправить допущенную оплошность.

Пол ответил на это скептической улыбкой, которая ясно дала понять, что он не верит ни единому ее слову, и сказал:

– В общем-то, я ищу совсем не Тима, а одного из его приверженцев, молодого человека, который является сыном моих старинных друзей.