— Доктор Абдулла, — сказала она, и в ее голосе прозвучал не то гнев, не то отчаяние.

— Мадам?

— Мой клиент пришел сюда сегодня, рискуя головой, дабы передать в ваши благотворительные фонды внушительную сумму денег. Он просит только одного: чтобы ему было позволено дать, а вам принять. Он ничего не просит взамен…

— Господь его отблагодарит.

— …Кроме заверения, что его учеба на медицинском факультете будет оплачена из одного из финансируемых им фондов. Вы дадите ему такие заверения или будете и дальше ставить под сомнение его намерения?

— С Божьей помощью его учеба будет оплачена.

— Он также настаивает на вашем абсолютном молчании относительно его личности, его ситуации в Германии и источника денег, которые он собирается передать в ваши фонды. Таковы условия. Если вы их выполните, выполнит их и он.

Доктор Абдулла уставился на Иссу: затравленный взгляд, изможденное, поросшее щетиной лицо, как будто еще больше опавшее от боли и растерянности, переплетенные длинные худые руки, потертое пальто, шерстяная тюбетейка.

И взгляд Абдуллы потеплел.

— Исса, сын мой.

— Мой господин.

— Правильно ли я понимаю, что вы не получили должного религиозного руководства?

— Вы правы, сэр! — вскричал Исса, от нетерпения потеряв самообладание.

Маленькие горящие глаза доктора Абдуллы остановились на браслете. Исса нервно перебирал его пальцами.

— Он золотой, Исса? Браслет, который вы носите?

— Из чистого золота, мой господин, — ответил тот, бросив тревожный взгляд на Аннабель, и та перевела.

— А прикрепленная к нему маленькая книжица — священный Коран?

Исса кивнул раньше, чем Аннабель успела перевести вопрос.

— Значит, на его страницах выгравировано имя Аллаха и его бессмертные слова?

Дождавшись перевода, после большой паузы Исса ответил, глядя при этом на Аннабель:

— Да, мой господин.

— Исса, разве вы не слышали, что подобные предметы и их демонстрация, что является не более чем жалкой имитацией христианских и иудейских традиций, — например, золотая звезда Давида или золотой крест, — у нас, у мусульман, запрещены?

Лицо Иссы потемнело. Поникнув головой, он уставился на браслет в своих руках.

На помощь ему пришла Аннабель.

— Это браслет его матери, — сказала она без всякой подсказки клиента. — Так принято у ее народа и в ее тейпе.

Проигнорировав ее вмешательство, как будто его не было, Абдулла продолжал рассуждать о серьезности прегрешения.

— Наденьте его на руку, Исса, — сказал он не сразу. — И закройте обшлагом, дабы не привлекать моих взглядов.

После того как Аннабель перевела, а Исса выполнил его приказание, он стал развивать такое сравнение:

— Одних людей, Исса, интересует только дунья. Это понятие включает в себя деньги и материальный статус в нашей короткой земной жизни. Других же не интересует дунья, а только ахира, что означает вечную жизнь, которую каждый получит по заслугам и неудачам своим в глазах Господа. Наша жизнь в дунье — это время сеять. Ахира же покажет, какова наша жатва. А теперь скажите мне, Исса, от чего отрекаетесь вы и во имя кого?

Аннабель едва успела перевести, как Исса вскочил на ноги и закричал:

— Мой господин! Верьте мне! Я отрекаюсь от грехов моего отца во имя Аллаха!

Склонившись рядом с Максимилианом и положив кулаки на столик перед шеренгой мониторов, Бахман следил за каждой интонацией, каждым жестом четырех игроков этого спектакля. Ничто в поведении Иссы не удивляло его; у него было такое ощущение, что он знал этого парня со дня его приезда в Германию.