Ему трудно определить возраст Урлета. Этот человек относится к тем людям, которые, кажется, были частью мира с самого начала, но обладают определенной жизненной силой и поэтому кажутся молодыми. Сорок, пятьдесят, Урлету может быть и семьдесят. Невозможно узнать.

Урлет молчит и смотрит на него.

Он думает, что Урлет коллекционирует слова в дополнение к трофеям. Они стоят для него столько же, сколько голова, висящая на стене. Его испанский почти совершенен, и он выражает свои мысли в драгоценной манере. Урлет выбирает каждое слово, как будто ветер унесет его, если он этого не сделает, как будто его предложения могут застыть в воздухе, а он может взять их в руки и запереть на ключ в каком-нибудь предмете мебели, но не просто предмете, а антикварном, в стиле модерн со стеклянными дверцами.

Урлет покинул Румынию после Перехода. Охота на людей там была запрещена, а он владел заповедником для животных. Он хотел остаться в этом бизнесе и решил переехать в другое место.

Он никогда не знает, что сказать Урлету. Тот смотрит на него, словно ожидая какого-то откровенного предложения или ясного слова, но он просто хочет уйти. Он нервно произносит первое, что приходит на ум, потому что не может выдержать взгляд Урлета и не может избавиться от ощущения, что внутри этого человека есть присутствие, что-то когтями впивается в его тело, пытаясь выбраться наружу.

«Конечно, это, должно быть, увлекательно — есть что-то живое».

Урлет делает легкое движение ртом. Это жест презрения. Он ясно видит это и осознает, потому что во время каждого визита, в какой-то момент их разговора Урлет находит способ выразить свое недовольство. Недовольство этим человеком, который повторяет его слова, или которому нечего добавить нового, или чьи ответы не дают возможности для дальнейшего развития. Но жесты Урлета размеренны, и он заботится о том, чтобы они остались почти незамеченными. Он сразу же улыбается и говорит: «Действительно, мой дорогой кавалер».

Урлет никогда не называет его по имени и всегда обращается к нему формально. Он называет его кавалером, что по-румынски означает «господин».

Сейчас день, но в кабинете Урлета, за внушительным письменным столом из черного дерева, за креслом, похожим на трон, под чучелами и фотографиями, горят свечи. Как будто это помещение — большой алтарь, как будто головы — священные предметы какой-то частной религии, религии Урлета, посвященной сбору людей, слов, фотографий, ароматов, душ, мяса, книг, присутствий.

Стены кабинета заставлены полками от пола до потолка, заполненными старыми книгами. Большинство названий на румынском языке, и хотя он находится на расстоянии, он может разобрать некоторые из них: Некрономикон, Книга Святого Киприана, Энхиридион Папы Льва, Большой Гримуар, Книга Мертвых.

Они слышат смех охотников, возвращающихся из заповедника.

Урлет отдает ему бумаги для следующего заказа. Он вздрагивает, когда один из ногтей мужчины касается его руки. Он быстро отдергивает руку, не в силах скрыть отвращение, не желая смотреть Урлету в глаза, потому что боится, что присутствие, сущность, живущая под кожей этого человека, перестанет царапать его и выйдет на свободу. Может быть, это душа существа, которого Урлет съел заживо, и которое застряло в нем, задается он вопросом.

Он смотрит на приказ и видит красный круг, который Урлет нарисовал вокруг «оплодотворенных самок».