|
Это было исследование популярной серии книг «ЖЗЛ», которыми у нас была заполонена вся комната нашей коммунальной квартиры. Придя из школы, я стал собираться в университет на защиту и последующий банкет «под ректором», то есть в столовке правого крыла, где, кстати, располагался тот факультет, на который мне предстояло поступать через три года. Называлась эта точка общепита так потому, что над ней раньше располагался кабинет ректора МГУ Г. Петровского. Достал пельмени и запустил их в кастрюлю; дождавшись, когда они сварятся, стал вынимать и каким-то образом задел кастрюлю. Мучнистое, только что кипевшее варево вылилось мне на левую ступню. Уже не помню сейчас, что я использовал, чтобы ослабить жуткую боль, но то, что сунул ногу в целлофановый мешок (!), помню точно. И, само собой, так и не пообедав, поехал на 6-м автобусе на Моховую.
Отсидел защиту и банкет. Правда, многие отмечали мою бледность, но относили это к волнению за мать. В конце банкета я признался ей, что у меня с ногой. Для сопровождения меня домой были отряжены двое с факультета журналистики – Михаил Васильевич Игнатов и Юрий Филиппович Шведов, один доцент, другой профессор и доктор наук, крупнейший шекспировед. Оба фронтовики. Они, несмотря на то что были в сильном «поддатии», мастерски обработали ногу и наложили повязку – так, что наутро, когда пришла сестра из поликлиники, она заявила, что ей здесь нечего делать – работали профессионалы. Еще запомнилась наша «историчка», преподававшая у нас пару лет, – Ольга Алексеевна Очкина, дочь выдающегося врача Алексея Очкина, ведущего хирурга Лечсанупра Кремля. (Кстати, он был анестезиологом на роковой операции Фрунзе и знал много секретов, поэтому, наверное, и ушел из жизни непонятно скоро.) Ему принадлежит знаменитая фраза: «Жизнь подобна кактусу и состоит из колючек. Но несколько раз за жизнь на нем распускается цветок необыкновенной красоты». Так вот таким цветком для него была его Олечка. Женщина видная и красивая, больше следившая за собой, чем за предметом. Но меня она любила, в противоположность Исааку Иосифовичу, и прочила успешное будущее на ниве исторической науки. Ну, а русским языком я занимался больше дома, чем в школе; так сказать в практическом разрезе. Ведь «в моем распоряжении» была вся кафедра стилистики русского языка!
Кстати: о лингвистике и икре Как я уже говорил, языковеды-русситы окружали меня со всех сторон. Надо заметить, что на факультете журналистики была сильнейшая в Союзе школа преподавания русского языка. Начать с Розенталя. Дитмара Ильяшевича я знал лично и неоднократно видел его у нас дома, в родной коммуналке на Осипенко. Кого там только не было! Дело в том, что все пути с ноябрьской демонстрации для сотрудников факультета шли через Балчуг, а именно тут и находилась вожделенная для многих оголодавших, а главное замерзших журфаковцев, квартира с накрытым столом. Водка, селедка в шубе, картошка и мелкие закуски были заготовлены еще накануне, капусту, оливье же и прочее люди несли с собой. Дитмара сажали за стол первым. Все знали его маленькую слабость – старик любил икру. Любил до самозабвения, и пока он не заканчивал с плошкой, никто к столу не подходил. (Такой же особенностью организма отличался норвежец Тур Хейердал. Его друг, коллега и переводчик Генрих Анохин рассказывал мне, что эту пикантную подробность поведения знали в Академии наук СССР и всячески использовали в корыстных целях.). Помимо Розенталя здесь бывали Т. В. Шанская, И. В. Толстой и другие знаменитые языковеды, учившие меня грамоте по ходу дела, на практике. Что касается Шанской, то она просто спасла меня от проблем при поступлении в ИСАА, «закрыв глаза» на одну незначительную ошибку во вступительном сочинении, которое читала, будучи в приемной комиссии.
Отец на парапете альма-матер в конце 1940-х
Сын на том же месте в 2018-м
Раз уж зашла речь о поступлении, нельзя обойти вниманием и другой предмет – «иностранный язык», а точнее – мой любимый немецкий. |
