— Кен, а зачем суетиться и похищать ранние записи человека, который не был даже биологом? — возразил Дон.

— Николас Спенсер всегда оценивал последние исследования своего отца как основу для разрабатываемой им вакцины. Возможно, кому-то пришло в голову, что в ранних записях может быть нечто важное, — предположил Кен.

Мне это показалось разумным.

— Доктор Бродрик был связующим звеном между записями и человеком, их забравшим, — сказала я. — А может быть, эти записи были настолько ценными, что некто предпочел убить доктора, чтобы не дать ему опознать мужчину с рыжеватыми волосами? Этого человека можно выследить, кем бы он ни был. Он может даже быть из «Джен-стоун» или, по крайней мере, знать кого-то из «Джен-стоун», близко знакомого с Ником Спенсером и осведомленного о Бродрике и записях.

— Возможно, мы упускаем вот что: Ник Спенсер мог сам послать кого-то за этими записями, а потом сделать вид, что удивлен их исчезновением, — медленно проговорил Дон.

— Зачем ему это? — спросила я, уставившись на него.

— Карли, Спенсер — мошенник (или был им), достаточно сведущий в микробиологии, чтобы собрать стартовый капитал. Он назначает председателем человека вроде Уоллингфорда, умудрившегося полностью провалить семейное дело, доверяет ему собрать совет директоров из людей, не способных выбраться из тупика, а потом заявляет, что находится на пороге окончательного излечения рака. Ему удавалось это в течение восьми лет. Для человека его положения он жил достаточно скромно. Знаете почему? Потому что знал, что ничего не получится, и копил состояние для выхода в отставку. Тут его пирамида и рухнула. Но Спенсеру было необходимо создать впечатление, что кто-то украл ценные данные, а сам он оказался жертвой чьей-то махинации. Я бы сказал, что его слова о том, будто он не знал о пропаже записей, были сказаны для людей вроде нас, которые будут о нем писать.

— А покушение на доктора Бродрика тоже часть этого сценария? — спросила я.

— Готов поспорить, что это совпадение. Уверен, что владельцев всех станций обслуживания и ремонтных мастерских в этой части Коннектикута предупредили, чтобы они сообщали в полицию обо всех машинах с подозрительными повреждениями. Наверняка найдется какой-нибудь парень, возвращавшийся домой после ночного кутежа, или пацан, слишком сильно нажавший на педаль газа.

— Это возможно, если только человек, наехавший на доктора Бродрика, живет в этом округе, — заметила я. — Но в это не верится. Попробую уговорить секретаршу Ника Спенсера побеседовать со мной, а потом съезжу в хоспис, где Спенсер работал волонтером.

Мне сказали, что Вивьен Пауэрс опять взяла выходной. Позвонила ей домой. Когда она услышала, кто я, то сказала, что не хочет говорить о Николасе Спенсере, и повесила трубку. Оставался один путь — позвонить в дверь ее квартиры.

Перед тем как уйти из офиса, я просмотрела электронную почту. В мою колонку пришло около сотни вопросов и сообщений. Все в основном типовые, но два вывели меня из равновесия. В первом было: «Готовься к Судному дню».

«Это не угроза, — сказала я себе. — Должно быть, очередная чушь на тему конца света».

Я проигнорировала это сообщение еще и потому, что следующее меня буквально шокировало: «Что за человек был в особняке Линн Спенсер за минуту до того, как дом запылал?»

Кто мог увидеть человека, выходящего из дома перед самым пожаром? Разве это не тот, кто фактически поджег дом? А если так, зачем ему понадобилось писать мне? Потом в голову пришла мысль: чета слуг не ожидала, что Линн будет дома в ту ночь. Но может быть, они видели, как кто-то другой выходит из дома? В таком случае, почему не заявили об этом? Напрашивался единственный ответ: они могли жить в стране нелегально и опасались, что их депортируют.