— Я знаю, я знаю, я знаю. Ладно, папа? Не начинай, пожалуйста.

— Я не ругаю тебя, просто хочу быть уверен, что ты не будешь водить машину пьяной.

— Конечно, не буду.

— Ведь ты знаешь, как бессмысленно и опасно пить слишком много.

— Я надеялась, что ты перестанешь ругать меня.

— Так скажи мне, что ты это знаешь.

— Мне казалось, что я уже сказала это.

Он только покачал головой и больше ничего не сказал.

— Папочка, не считай меня пропащей. Ну продолжай! Поливай меня еще! Проявляй заботу!

— Не насмешничай надо мной, — сказал он, — когда-нибудь у тебя будет свой ребенок, и ты не будешь знать, что ему сказать, что сделать. Когда любишь кого-то всем сердцем, заботишься о нем…

Рейфорд не мог продолжать. Впервые за свою взрослую жизнь он был растерян. Такого никогда не случалось во время споров с Айрин. Он всегда занимал подчеркнуто оборонительную позицию, озабоченный тем, чтобы продемонстрировать, как он заботится о ней. Но тут, в разговоре с Хлоей, он в самом деле хотел донести до нее правильные вещи, защитить ее от нее самой. Он хотел, чтобы она понимала, как он ее любит, а получилось все наоборот. Получилось, будто он наказывает ее, читает ей нотации, упрекает, снисходит до нее. Это и заставило его замолчать.

Хотя он и не рассчитывал, это непроизвольное проявление чувств подействовало на Хлою.

Месяцами она отдалялась от него, от них обоих. Становилась угрюмой, замкнутой, холодной, саркастичной, вызывающей. Он знал, что это неизбежно, что это возрастные явления — так человек обретает характер, но это было мучительное, тяжелое время.

Когда он плотно сжал губы, а потом глубоко вздохнул, чтобы овладеть собой, преодолеть растерянность, Хлоя неожиданно кинулась к нему и обвила руками его шею, как делала еще малышкой.

— Папочка, не переживай, — воскликнула она, — я знаю, что ты любишь меня, заботишься обо мне. Не беспокойся. Я получила урок и больше не буду дурить. Обещаю!

Он расплакался, она тоже. Они стали близки друг другу как никогда. Он больше не делал ей замечаний. В церковь она ходить не стала, но к этому времени он и сам стал отдаляться от церкви. Они стали друзьями. По характеру она стала все больше походить на него. Айрин шутила, что их дети имеют своих собственных любимых родителей.

Теперь, после того, как прошло несколько дней после исчезновения Айрин и Рейми, Рейфорд надеялся, что их отношения с Хлоей вновь станут такими же, как после памятного эмоционального взрыва в студенческие годы. Тогда они смогут говорить обо всем. Что было важнее того, что случилось? Теперь он знал, что думают ее ненормальные однокашники и большинство калифорнийцев. В этом для него не было ничего нового. Он уже давно убедился, что для жителей Западного Побережья таблоиды имеют такой же вес, как для жителей Среднего Запада «Чикаго трибьюн» или даже «Нью-Йорк тайме».

К концу дня — это была пятница — Рейфорд и Хлоя неохотно согласились, что надо бы и поесть. На кухне они энергично принялись за приготовление салата из фруктов и овощей. Хотя они готовили молча, в том, что они делали это вместе, было что-то успокаивающее, исцеляющее. С другой стороны, к этому примешивалась горечь из-за того, что все здесь напоминало об Айрин. За столом они автоматически сели на свои обычные места — напротив друг друга. Это еще больше выделяло пустые стулья.

Рейфорд заметил, что Хлоя снова помрачнела. Он понял, что она заметила в нем ту же перемену. Прошло уже несколько лет с тех пор, когда они три или четыре раза в неделю собирались всей семьей за этим столом. Айрин всегда садилась слева от него, Рейми — справа, а Хлоя — напротив.