Интересно, подумала она, каково это – выйти замуж?

Немного неправдоподобно и вместе с тем чересчур окончательно. Если жизнь состоит из череды выборов, рассуждала она, тут-то жизни и придет конец: через неделю никакого выбора не останется. Королева будет править своим народом. Заведет детей. Может быть, умрет родами… а может, старухой или на поле брани. Но все равно дорога неизбежно приведет в могилу – шаг за шагом, вздох за вздохом.

На лугу под стенами замка уже стучали плотники, сколачивая трибуны, чтобы народ ее мог поглядеть, как она сочетается браком. Каждый удар молотка звучал глухо, будто билось огромное сердце.

Трактирщик с гномами дружил. Для него они припасли бутылочку канселерского – богатого, сладкого, темно-рубинового, совсем не похожего на местное пойло, кислое и бледное. Так они делали в каждый свой визит.

За это трактирщик гномов кормил и наставлял на путь истинный – то есть дорогу показывал и советом помогал.

Трактирщик, с бородою кустистой и рыжей, будто лисий растрепанный хвост, грудью широкий, что твоя бочка, торчал в общей зале, за стойкой. Утро только занималось; раньше на гномьей памяти зала в такой час всегда стояла пустая, но сейчас за столиками сидели десятка три человек, и особо счастливым никто почему-то не выглядел.

Вот так и получилось, что гномы, полагая тишком просочиться в трактир, очутились под прицелом сразу тридцати взглядов.

– Господин наш хороший Лисовин! – провозгласил тот гном, что повыше.

– А, ребята! – сказал трактирщик, который честно полагал прибывших мальчишками, хотя лет им на деле сравнялось вчетверо, а то и впятеро больше, чем ему. – Я так понимаю, вам ведомы горные тропы. Надо бы нам смыться отсюда, да поскорее.

– А что случилось? – поинтересовался самый маленький гном.

– Сон! – каркнул пьянчуга у окна.

– Мор! – уточнила нарядно одетая дама.

– Рок! – возвестил лудильщик, и кастрюли его тревожно брякнули. – Рок грядет!

– Мы вообще-то в столицу идем, – сообщил гном повыше («повыше», впрочем, означало не выше ребенка, да и бороды у него не росло). – В столице тоже мор?

– Да не мор это, – отозвался пьянчуга, борода у которого, напротив, росла, длинная, седая и в желтых пятнах от пива. – Говорю ж вам, это сонная одурь.

– Как это сон может быть мором? – удивился самый маленький гном. Тоже, кстати, без бороды.

– Это все ведьма! – объяснил пьянчуга.

– Злая фея! – поправил его некий толстолицый посетитель.

– А я слыхала, то была чародейка, – возразила трактирная служанка.

– Да кем бы она ни была, – осадил их пьянчуга. – На день рождения-то ее не позвали.

– Чушь это все! – перебил лудильщик. – Она бы все равно принцессу прокляла, хоть зови ее на именины, хоть нет. Она из этих, лесных ведьм, которых уже тысячу лет как к границам отогнали, – и притом из худших. С рождения прокляла малютку, чтобы та, как восемнадцать ей минет, веретеном-то палец уколола да и заснула навек.

Толстолицый вытер взмокший лоб, хотя особо жарко в зале и не было.

– Я вот слыхал, она должна была умереть, но тут явилась еще одна фея, на сей раз добрая, да и переиграла волшебную смерть на сон.

– Тоже волшебный, – добавил он на всякий случай.

– Ну вот, – продолжал пьянчуга. – Обо что-то там она палец уколола да и заснула. А с нею и все, кто был в замке: и лорд, и леди, и мясник, и пекарь, и молочница, и придворная дама – все, как она, заснули.