Мэсон не предложил Парселу сесть, и тот с самого начала разговора стоял у стола. Парселу стало как‑то не по себе, и это отразилось на его открытом зарумянившемся лице. В подчеркнутом стремлении «капитана» соблюдать дистанцию Парсел видел лишь бессмысленную комедию, и ему стало неловко за Мэсона.

– Да, – произнес Мэсон, снова взглядывая на Парсела, остается выяснить, по каким причинам действовал Джонсон. И добавил: – А также и вы, мистер Парсел.

Так как Парсел молчал, Мэсон заговорил снова:

– Вам‑то ведь нечего опасаться суда.

– Смею вас заверить, – произнес Парсел, слабо улыбнувшись, – что у меня нет прошлого.

– Я в этом и не сомневался, – невозмутимо подтверди Мэсон. Он ждал ответа важно, как судья. В качестве капитана «Блоссома» он имел право знать, по каким мотивам его первый помощник решил последовать за ним.

Так вот, – начал Парсел, – возможно, вы и не знаете, но я попросил у Барта разрешения прочесть над телом Джимми молитву. Барт приказал Босуэллу заковать меня в кандалы. Выходит, что и я тоже мятежник.

Мэсон широко открыл свои серо‑голубые глаза.

– Но я об этом ничего не слышал.

Он взглянул на Парсела. На миг лицо его утратило свое величаво‑спокойное выражение, и он с чувством произнес:

– Благодарю вас, мистер Парсел, за Джимми. Вы поступили мужественно. – И добавил: – Значит, вы полагаете, что суд сочтет вас мятежником?

– Уверен в этом. Кроме того, мне поставят в упрек, что я ничего не предпринял после убийств… после смерти Барта.

Мэсон судорожно моргнул. Он заметил оговорку.

– Вы, безусловно, правы, – сухо произнес он, глядя в пол и снова обратился с вопросом к своему помощнику: – А вас ничто не привязывает к Англии?

Нескромность этого вопроса поразила Парсела. Он стоял в нерешительности. Но нет, лучше уж ответить. В вопросе капитана, в сущности, небыло недоброжелательства, к тому же ему предстоит провести с этим человеком всю свою жизнь.

Он проговорил смущенной скороговоркой:

– Отец умер. А матери… – он отвел глаза, – а матери все равно.

Мэсон уставился на карту. Потом сказал с вымученной улыбкой:

– Что ж, мистер Парсел, теперь нам с вами придется плыть одним курсом.

Холодный тон капитана болезненно отозвался в душе Парсела, и он решил промолчать. Мэсон продолжал:

– Если не ошибаюсь, вы уже были на Таити?

– Четыре года тому назад в течение шести месяцев. Меня приютил один таитянский вождь. У него‑то я и научился их языку.

– Как? – перебил Мэсон. – Вы умеете говорить по‑таиянски? Это мне очень пригодится. И вы говорите бегло?

– Да, капитан.

– Всего за полгода! У вас положительно талант к языкам мистер Парсел, – добавил он и смущенно улыбнулся, как будто предположение, что офицер корабля может быть интеллектуально одарен, уже само по себе оскорбительно.

– Как вы думаете, дадут нам таитяне провизии?

– Все, что мы пожелаем.

– И безвозмездно?

– Да. Зато у нас – начнутся кражи.

– И часто они будут красть?

– Каждый день.

– Но это же скандал! – Мэсон даже побагровел от негодования.

– Вовсе нет, – ответил Парсел. – Они дают в вам все, что них есть, и берут у вас все, что им приглянется: таково в их представлении истинное братство.

Мэсон нетерпеливо хлопнул ладонью по столу.