Вдруг он почувствовал на лбу чью‑то прохладную ладонь и открыл глаза. Присев на край койки, Ивоа молча глядела на мужа.

– Адамо, – произнесла она своим низким голосом, звучавшим, как музыка, – ты болен?

– Нет, Ивоа. Просто сержусь.

Ивоа улыбнулась, открыв в улыбке ослепительно белые зубы, в ее голубых глазах зажегся свет и озарил все лицо.

– Перитани ссорятся, – лукаво произнесла она. – У перитани всегда тысяча забот в голове. Перитани никогда не бывают довольны.

Ивоа недоуменно пожала плечами, прекрасными, как у статуи.

– Когда беда приходит, она приходит. Зачем думать о ней заранее?

– Перитани считают, что нужно бороться против беды. Смуглой рукой Ивоа легко прикоснулась к губам Парсела.

– Перитани слишком гордые. А иногда сумасшедшие. Начальник большой пироги тоже совсем сумасшедший.

Парсел приподнялся и удивленно посмотрел на Ивоа. Ведь Ивоа не могла понять их разговор с Масоном, они беседовали по‑английски.

– Почему ты так говоришь?

Ивоа вспыхнула и, потупив взор, припала головой к плечу Парсела. Она отступила от таитянской сдержанности, и ей стало стыдно за свои плохие манеры.

– Почему ты так говоришь? – допытывался Парсел. Но тщетно. И так она сказала слишком много. Ни за что на свете она не станет продолжать разговор.

– Пойдем на палубу, – предложил Парсел, заинтригованный ее молчанием.

После темноты яркий солнечный свет ослепил его. Он невольно зажмурился. На палубе царила непривычная тишина. Собравшись возле фок‑мачты, матросы и женщины плотным кольцом окружили кучку таитян, среди которых возвышались два великана – Меани и Тетаити. Парсел направился в их сторону и, щурясь от бьющего в глаза солнца, старался разглядеть, что они делают, почему вдруг воцарилась такая тишина. Он подошел к фок‑мачте. Матросы и таитянки расступились, давая ему дорогу. Он застыл на месте, словно пораженный громом, не в силах выговорить ни слова. Шестеро таитян выстроились в шеренгу. У каждого в руках было ружье. А Мэсон объяснял им приемы ружейной стрельбы.

– Меани! – крикнул Парсел. – Ведь ружье табу!

Меани удивленно оглянулся на Парсела.

– Ружья – табу на Таити, – пояснил он, улыбаясь во весь рот, – а не на большой пироге…

Он был явно удивлен: как это Адамо не знает того, что было совершенно очевидно. Ведь табу не распространяется повсеместно. Оно действует лишь в определенном месте.

– Мистер Парсел! – произнес Мэсон, уловив слово «табу». Голос его прозвучал сухо, серо‑голубые глазки злобно блеснули. Но ему не пришлось закончить свою отповедь. Меани оглянулся на капитана с видом напряженного внимания. Вмешательство первого помощника не произвело никакого действия. Мэсон повернулся к нему спиной и стал продолжать обучение.

Впервые капитан проявлял такое долготерпение с чернокожими. Он переходил от одного таитянина к другому, растолковывал каждому, как заряжать ружье, как целиться, как стрелять. Десятки раз он показывал им один и тот же прием, а таитяне послушно повторяли за ним все его жесты с таким усердием и так старались научиться, что даже вспотели. Парсел невольно отметил про себя, что выправка у них почти безукоризненная.

– Капитан, – начал Парсел, стараясь сдержать дрожь голоса, – как бы вы не пожалели о вашей затее.

Мэсон не удостоил его ответом. Он был весьма удовлетворен успехами своих новых рекрутов. По его приказу кто‑то из матросов водрузил на край ящика пустой бочонок из‑под рома величиной с человеческую голову так, чтобы при удачном выстрелю он свалился на палубу.