Рут и Кати… Мне не хотелось бы ставить эти два образа рядом, но другого выхода не было. Раньше они просто не могли существовать для меня одновременно, и эта перемена мне совсем не нравилась. Ну что ж, я отправляюсь туда, и тот, кто приготовил там мне ловушку, вскоре горько пожалеет об этом. Остров Мертвых станет его последним приютом.

Я смял окурок своей сигареты, потом запер ржавые воротца мармеладного замка и вернулся в «Спектрум». Мне вдруг ужасно захотелось есть.

Я переоделся для ужина и спустился в холл. Где‑то здесь я, кажется, видел маленький ресторанчик. Но, как назло, он закрылся несколько минут назад, поэтому мне пришлось обратиться к портье, чтобы тот подсказал мне какое‑нибудь приличное место, где можно поесть в это время.

– Рекомендую Башню Бертоля, у залива, – сказал мне он, с трудом подавив зевок. – Они не закрывают до самой ночи, так что у вас еще есть несколько часов.

Кто мог знать, что именно там мой злополучный бизнес с вересковым корнем завершится столь удивительным образом. Точнее было бы сказать забавным, чем удивительным. Но, в конце концов, все мы живем в тени Большого Дерева! Помните об этом?

Следуя данным мне советам, я достаточно быстро добрался до ресторана, и припарковал свой глайдер у его подъезда. Какой‑то тип в ливрее сразу вызвался позаботиться о моей машине. Не люблю я таких. С сияющей улыбкой на розовом лице они торопятся открыть перед вами дверь, которую вы и сами отлично бы открыли, подают полотенце, которое тебе совсем не нужно, выхватывают из рук чемодан, который ты собираешься донести сам. Ладонь правой руки они всегда держат на уровне пояса, готовые в любой момент подставить ее, едва заслышав хруст банкноты или звон мелочи. А карманы у них глубокие, туда много может поместиться. Они преследуют меня уже тысячи лет, и я выхожу из себя вовсе не из‑за их ливрей, а из‑за этой проклятой улыбки, которая появляется при виде лишь одной вещи – денег.

Мой глайдер быстренько припарковали на стоянке у ресторана, точно между двух полос дорожной разметки. Знаете почему? Потому что все мы – туристы.

В свое время «на чай» давали лишь тогда, когда требовалось, чтобы вам быстро и расторопно оказали какую‑нибудь услугу. В некотором смысле, это должно было хоть как‑то компенсировать низкую заработную плату определенного класса служащих. Все это понимали и принимали, как должное. Но уже в двадцатом веке, когда я родился, туризм для большинства развивающихся стран стал основным источником доходов. Местные жители смотрели на туристов лишь как на денежные мешки. Вскоре это стало традицией, и постепенно такая точка зрения возобладала во всех остальных странах, даже и в тех, откуда приезжали туристы. Отныне каждый, кто носил униформу, знал о той выгоде, которую несли совершенно бесполезные, но выполненные с угодливой улыбкой, услуги. Человек в ливрее завоевал весь мир. С тех пор мы все превращаемся в туристов, едва перешагнув порог собственного дома. Мы становимся гражданами второго сорта, которых безжалостно эксплуатируют армии улыбающихся слуг. Бескровная революция, которую совершили швейцары, официанты и привратники победила! Навеки!

Теперь в любом городе, куда бы я ни приехал, люди в ливреях бросаются мне навстречу, смахивают перхоть с моего воротника, суют в руку рекламную брошюрку, сообщают последний прогноз погоды, молятся за мою душу, следят, чтобы я не промочил ноги в ближайшей луже, протирают стекла моего глайдера, держат над головой зонтик – как в дождливые, так и в солнечные дни, светят на меня ультрафиолетовым фонариком, если небо закрывают тучи, сдувают с одежды прилипшие нитки, чешут мне спину, бреют мне шею, застегивают мне ширинку, начищают мои ботинки… и, главное, улыбаются. Прежде, чем я успеваю послать их куда подальше, их правая рука уже наготове.