Он выдохнул пламя.

– Быть по сему.

С этими словами он исчез.

…Я стоял на вершине маленького холма. Мои руки медленно опустились и Сила покинула меня.

Это было странное, ни на что не похожее чувство – сон наяву, если хотите. Или просто фантазия, рожденная перенапряжением и гневом.

Дождь потерял прежнюю силу, а ветер утратил большую часть своей неистовости. Молнии перестали сверкать, землю больше не вздрагивала. Лава уже не лилась из вулкана, и лишь светился оранжевым светом кратер на вершине конуса.

Глядя на все это, я внезапно ощутил холод и понял, что промок до нитки. Наша схватка была прервана в самом зародыше, приток энергии прекратился. Лично мне это было на руку – судя по всему, вода в озере стала прохладнее и чище, серая громада острова уже не казалась такой неприступной.

Ха!

На миг сквозь пелену облаков пробилось солнце, и я увидел радугу. Она изогнулась сверкающей аркой в промытом бурей воздухе, заключив Ахерон, остров и дымящийся конус вулкана в рамку, похожую на блестящую окантовку картины, отчего все стало казаться некой нереальной миниатюрой.

Я спустился с холма и вернулся туда, откуда пришел. Нужно было строить плот.

7

Стоило мне только посетовать на то, что моя природная трусость уже давно не дает о себе знать – в прошлом она не раз спасала мне жизнь – как у меня вдруг задрожали коленки. Я был напуган до смерти.

Я живу на свете уже слишком долго, и с каждым днем вероятность того, что меня скоро прикончат, неумолимо возрастает. Например, отношение ко мне страховой кампании отражается на размере страховой премии, хотя и не влияет непосредственно на величину ежегодных взносов. Согласно донесениям моих шпионов, по классификации страховщиков я отношусь к тому же разряду, что и больные неизлечимой ксенопатией. Это придает уверенности, поскольку они, вероятно, правы. И вот, впервые за долгие годы, я пустился в рискованную авантюру. Я чувствовал, что несколько потерял форму, но не слишком жалел об этом. Если Грин‑Грин и заметил, что у меня дрожат руки, то никак на это не прореагировал. В этих руках я держал его жизнь, что само по себе наводило на мрачные мысли. Сейчас он мог убить меня в любой момент – если вы хорошенько пораскинете мозгами, то увидите, что я прав – и знал об этом. И я знал. А он знал, что я знаю. А…

Однако, Грин‑Грин сдерживал себя, поскольку без моей помощи он не мог покинуть Иллирию. Следовательно, его корабль остался на острове. А если в распоряжении Шендона имеется корабль, то он наверняка отправится разыскивать нас с воздуха, чтобы там не болтали о единоборстве наши иллюзорные покровители. Это означало, что лучше будет работать под защитой деревьев, а в путь следует пуститься под покровом ночи. Поэтому я решил перейти подальше в лесные дебри. Грин‑Грин нашел эту мысль превосходной.

Когда мы к вечеру связали плот, облака несколько поредели, но не более. Хотя дождь лил не переставая, стало чуть светлее, поскольку в небе взошли две ослепительно‑белых луны – Флопсус и Каттонталлус.

Вечером с острова поднялось огромное серебристое насекомое, которое было втрое больше «Модели‑Т» и выглядело уродливо, словно личинка комара. Оно раз шесть облетело озеро, сначала расширяя витки спирали, затем сужая их. Мы укрылись в тени ветвей раскидистого дуба и оставались там до тех пор, пока аппарат не вернулся на остров. Все это время я сжимал в ладони свой древний амулет. Старина‑кролик не подвел меня и в этот раз.

Мы закончили постройку плота за пару часов до заката и остаток дня провели, сидя у деревьев.

– Плачу пенни за идею, – сказал я.

– Что такое пенни?

– Древняя монета, некогда имевшая хождение на моей родной планете. Впрочем, поразмыслив, я снимаю свое предложение. Теперь пенни, должно быть, стоит бешеные деньги.