Время от времени начинал мигать выговаривая несложное послание, balise – предупреждающий бакен. Холодное небо было фиолетовое, с млечным оттенком по краям, и меж облаков как раз начали показываться звезды. Ветер с моря словно ножом резал тело через мокрую одежду, и меня била дрожь. У Флинна кровоточили руки. Даже при тусклом свете я видела места, где мокрые веревки врезались ему в ладони. Мне стало немножко стыдно, что я на него накричала.
Подошел Гилен и встал рядом. Я слышала, как он дышит рядом с моей шеей.
– Вы как? Вас очень здорово лодкой треснуло.
– Все в порядке.
– Вам холодно. Вы дрожите. Давайте я вам принесу…
– Не надо. Все в порядке.
Наверно, я зря на него огрызнулась. Он хотел мне помочь. Но у него в голосе было что-то такое… ужаснувшая меня снисходительность. Мне показалось, что Флинн в тени колеса тихо засмеялся.
Я была так уверена, что Жан Большой в конце концов объявится. Теперь, когда прошло уже столько времени, я наконец задумалась, почему он не пришел. Он же не мог не знать про «Элеонору». Я вытерла глаза, меня одолело уныние.
Гилен все смотрел на меня поверх сигареты. В полутьме его люминесцентная футболка зловеще светилась.
– Вы уверены, что с вами все в порядке?
Я мрачно улыбнулась.
– Простите. Мы должны были спасти «Элеонору». Если б только было побольше народу. – Я потерла руку об руку, чтоб согреться. – Я думаю, Ксавье помог бы нам, если бы Аристида тут не было. Заметно было, что ему хотелось помочь.
Гилен вздохнул.
– Мы с Ксавье всегда нормально ладили, – сказал он. – Он, конечно, Бастонне. Но тогда это как-то не имело значения. А теперь Аристид не спускает с него глаз, и…
– Ужасный старик. Что с ним такое?
– Я думаю, он боится, – ответил Гилен. – У него никого больше нет, кроме Ксавье. Аристид хочет, чтобы Ксавье остался на острове и женился на Мерседес Просаж.
– Мерседес? Она хорошенькая.
– Да, ничего.
Было темно, но голос Гилена прозвучал так, что я была уверена – он покраснел.
Мы наблюдали, как темнеет небо. Гилен докурил свою сигарету, пока Ален и Матиа осматривали «Элеонору», определяя размеры ущерба. Он превзошел наши худшие предположения. У «Элеоноры», как у всех устричных лодок, был небольшой киль, ведь она предназначалась для устричных отмелей, а не для ловли на глубине. Камни полностью сорвали с лодки дно. Руль разлетелся на куски; красный коралл, которым отец украшал на счастье все свои лодки, еще болтался на остатках мачты; мотор исчез. Мужчины вытащили лодку на дорогу, и я вышла следом, обессиленная и больная. Выйдя на дорогу, я заметила, что старый волнолом в дальнем конце пляжа укрепили каменными блоками, и получилась широкая дамба, достигавшая Ла Жете.
– Это новое, верно? – спросила я.
Гилен кивнул.
– Это Бриман сделал. Последние года два были сильные приливы. Смывали песок. Эти камни его хоть как-то прикрывают.
– Вот что надо бы сделать в Ле Салане, – заметила я, думая про разоренный Ла Гулю.
Жожо ухмыльнулся.
– Пойди поговори с Бриманом. Он точно знает, что делать.
– Как будто его кто спрашивает, – пробормотал Гилен.
– Вот ведь упертые, – сказал Жожо. – Скорее готовы дождаться, пока всю деревню смоет, чем заплатить за работу сколько надо.
Ален взглянул на него. Ухмылка Жожо на миг разъехалась еще шире, обнажив пеньки зубов.
– Я всегда говорил твоему отцу, что ему нужна страховка, – заметил он. – Да только он меня не слушал.
Он взглянул на «Элеонору». |