– Но я оставил распоряжения, чтобы…

 – Я знаю. И этим усложнили мне жизнь. Я схожу с ума оттого, что совсем ничего не делаю с утра до вечера.

 Рорк скрестил руки.

 – А что бы вы хотели делать? - Усмешка скользнула по его губам. - Ваять? Рисовать? Учить суахили?

 – А как насчет того, чтобы самой стелить себе постель для начала? Или самой делать тосты к завтраку? Или самой погладить свою собственную ночную рубашку?

 – О, это никуда не годится, - протянул он, улыбаясь еще шире. - Леди, оказывается, носит ночные рубашки, а я воображал ее в своих рубашках все это время.

 – Проблема в том, - сказала Виктория сухо, - что мне здесь не дают делать что-нибудь полезное.

 – Да, - сказал Рорк, и его улыбка погасла. - Я уверен, что вы можете делать многое. Но мне не нужна кухарка или горничная, я не нуждаюсь в экономке…

 – Тогда вы, возможно, нуждаетесь в том, чтобы кто-нибудь занимался с вашей дочерью?

 У нее самой глаза расширились, когда она поняла, что сказала. Это выскочило так неожиданно, но, лишь только эти слова слетели у нее с языка, Виктория тут же поняла, что подсознательно хотела этого. Здесь была она, Виктория, переживавшая за своего ребенка, которого никогда не видела, а там была маленькая девочка, дочь Рорка, без сомнения ни в чем не нуждающаяся, но не получавшая материнской любви.

 Рорк посмотрел на нее так, словно она предложила осушить море или убедить море в том, что оно не должно больше биться о берег.

 – И что именно вы имеете в виду? - холодно спросил он.

 Виктория с трудом справилась с неожиданно вставшим в горле комком.

 – Я видела ее воспитательницу…

 – Эмилию.

 – Да, кажется, так ее зовут. Я уверена, что у нее есть данные для этой работы. Но она ничем не занималась с вашим ребенком последние два дня. Она даже не выводила девочку из дому… - Виктория остановилась и набрала в легкие побольше воздуха. - Что вы на меня так смотрите?

 Рорк помрачнел.

 – Для женщины, которая убеждена, что знает обо мне все, - сказал он спокойно, - вы знаете крайне мало.

 – Но, послушайте, я вовсе не критикую вас.

 – Не критикуете? - Его тон был мягким и вкрадчивым.

 – Я просто подумала, что пока я буду здесь еще пару дней…

 – Вы просто подумали, что злой тиран заключил своего ребенка в темницу, а вы должны освободить его.

 Виктория вспыхнула.

 – Ваша самонадеянность просто возмутительна, Виктория. Я ужасный царь Мидас. А вы… - Он подошел и стиснул ее запястье. - Вы… - продолжал он, притягивая ее к себе, - леди Великодушие, уставшая от жизни и развлекающая себя игрой в куклы.

 – Нет, это совсем не так. Я… я люблю детей. - Губы Виктории дрожали. - И мне… мне больно думать, что ребенок одинок, без любви и внимания или… или…

 – Папочка!

 Рорк встрепенулся и отпустил ее. Лицо его мгновенно изменилось, осветившись ослепительной улыбкой, совершенно преобразившей его.

 – Сюзанна!

 Виктория обернулась, как только Рорк отпустил ее руку, и сердце чуть не выскочило у нее из груди. Гувернантка стояла в нескольких шагах за ее спиной и держала на руках девочку.

 Женщина быстро сказала что-то по-испански. Рорк так же быстро ответил ей и, нагнувшись, протянул руки, когда гувернантка опустила девочку на песок. Сюзанна бросилась к нему со всех ног. Ее личико сияло, а он поймал ее на бегу и тут же вскинул над головой.