Нередко я подмечал, как они украдкой бросали на меня пугливые взгляды. Я не мог найти этому объяснения, поскольку жили мы довольно дружно, а от мысли навязать им новые имена я быстро отказался, натолкнувшись на столь упорное с их стороны сопротивление.
– Почему вы боитесь меня? – спросил я их как‑то без обиняков.
Они переглянулись и ничего не ответили. Молчание их служило лучшим доказательством того, что я не ошибался.
Я всегда относился к ним справедливо, разными способами выказывая свое расположение. Поэтому недоверчивость их меня удивляла.
– Арнак! – допытывался я. – Ты старше и разумнее! Я требую ответить мне, отчего вы меня боитесь! Потому что я белый, да?
Арнак медлил с ответом. Он был явно смущен.
– Причина в том, что я белый? – настаивал я.
– Нет, господин, – ответил он наконец, – не только…
– Да говори же толком, черт побери…
– Ты был на корабле…
– На корабле?
– Да, господин.
– Ну и что из этого? Ведь это я на корабле пришел тебе на помощь. Разве ты забыл об этом?
– Нет, господин. Но корабль был плохой… Он грабил наши деревни, убивал индейцев, увозил людей в рабство, издевался над ними… А ты был с ними…
– Значит, ты считаешь, что я такой же злодей и пират, как и все остальные на корабле?
– Не совсем, но…
– Но все‑таки пират, да?
– Да, господин! – ответил индеец с подкупающей откровенностью.
– Ты ошибаешься, Арнак! Я не пират и не злодей! Я попал на пиратский корабль по жестокой необходимости, а не по своей воле… Вы боитесь, что я могу продать вас в рабство?
– Нет, господин! Продать нас нельзя, мы будем драться до последнего вздоха.
– Ты напрасно все это говоришь. До этого дело никогда не дойдет. Я ни за что не применю против вас силы… Если мы когда‑нибудь выберемся отсюда, а ведь рано или поздно это случится, вы поплывете в свою деревню, а я – на свою родину, на север.
Для придания этим словам вящей убедительности я рассказал им в доступной для их понимания форме о своих последних злоключениях в Вирджинии, объяснив, как и почему я совершенно случайно оказался на пиратском корабле.
Индейцы слушали меня с напряженным вниманием, но, когда я закончил рассказ, по их замкнутым лицам невозможно было понять, удалось ли мне развеять их сомнения. Хотя казалось, что да.
По вечерам у костра беседы наши нередко обращались к одной и той же теме: как нам вырваться из нашего островного заключения. Я решил, что мне лучше всего было бы добраться вместе с юношами до их родного селения, местоположение которого мы предполагали где‑то недалеко к востоку от нас, на побережье материка. Я знал, что шторм, до того как бросить на скалы «Добрую Надежду», нес нас много дней кряду на юго‑запад, и, значит, теперь устье реки Ориноко и родную деревню моих новых друзей следовало искать где‑то на востоке. Попав в их деревню, я сумел бы затем с помощью индейцев добраться до заселенных англичанами Антильских островов.
В один из дней я отправился с Арнаком – Вагура оставался караулить кукурузу – на южную оконечность нашего острова, чтобы еще раз осмотреть пролив между островом и материком. Пролив был неширок, миль восемь‑девять, однако морское течение, как уверял Арнак, было здесь очень сильным и устремлялось сначала с востока на запад, а потом поворачивало на север, в открытое море. Мы нашли место, с которого удобнее всего было бы отчалить от острова, но на чем?
– В том‑то и дело – на чем? – произнес я вслух, скорее сам для себя, чем для своего спутника. – Вернее, всего было бы на лодке. |