Солнце ласкало руки Евы, а ветерок неприлично проскальзывал в запах свободного одеяния, которое держалось на одном плече. Молодой женщине казалось, что она стоит голая посреди дворика. Нежный шелк щекотал соски, а груди свободно раскачивались под тонкой тканью. Обычно кринолин мешал широким муслиновым юбкам прикасаться к ногам. Это же греховное одеяние скользило по бедрам и дразнило волоски в паху, когда ветер дул в нужном направлении.
Туфли глупо смотрелись с саронгом, поэтому, впервые со времен детства, Ева вышла из дома босиком. Она почти забыла, какое это удовольствие — ступать по прохладной траве, когда зеленые стебельки проскальзывают между пальцами.
Теперь Ева поняла, почему английских женщин приучили к китовому усу и проволокам, ярдам колючей шерсти и жестким кружевам. Если женское тело будет по-настоящему чувствовать одежду кожей… да женщина станет способной на что угодно!
— Какая ты хорошенькая, подруга моя!
Ева повернулась на голос Майи. Женщина шла к ней, скрипя босыми подошвами по гладким камешкам тропинки.
— Пойдем, посидим в моем саду.
Ева уселась рядом с Майей на скамейку в тени мимозы. Куст ронял на них свои маленькие цветки. Они падали вокруг женщин, словно розоватый снег. Майя посадила множество цветов, которые Ева видела впервые, а на небольшой грядке росли знакомые ей пряные и лекарственные травы: розмарин, чабрец, лаванда, «овечьи ушки».
— У вас прекрасный дом, — сказала Ева. Она никогда не видела и не представляла ничего подобного, но «Тихоход» идеально вписывался в ландшафт острова.
— Он укрывает наши головы от дождя, — сказала Майя, поворачиваясь лицом к Еве. — Здесь, на острове, мы знаем, что скоро опять увидимся, поэтому говорим друг другу правду. Так легче. Поэтому, хотя мы с тобой только-только познакомились, я буду говорить тебе правду, Ева Апшелл.
Ева скрыла удивление. В Англии прямоту Майи сочли бы до неприличия навязчивой и неуместной, но здесь ее поведение казалось совершенно естественным.
— Хорошо. Какую правду вы хотите мне сказать?
— Кто-то причинил тебе боль.
— О чем вы говорите?
— Твои шрамы, — сказала Майя. — Я увидела края рубцов, когда ты повернулась, чтобы посмотреть на мои травы. Причудливые английские одежды их скрывают, но в платье островитянки ты такая, какая есть. Кто-то порезал тебя, да?
Ева опустила глаза.
— Меня пороли.
Майя обхватила ладонью подбородок Евы и заставила ее посмотреть на себя.
— Меня тоже. — Она повернулась, чтобы показать Еве длинные полосы на коричневом плече. — Но не опускай глаз, девочка. Нам стыдиться нечего. Пусть будет стыдно мужчине, который держал кнут.
Ева не заметила на ее лице и тени смущения. Но и горечи в ее черных глазах не было.
— Как вы это пережили?
— Любовь, — просто ответила Майя. — Хью забрал меня от человека с кнутом и любил так, что больше ни для чего не осталось места. Думаю, Николас может сделать для тебя то же самое.
Ева сложила руки на коленях и машинально погладила большим пальцем костяшки другой кисти. «Если он способен любить».
— Ты любишь нашего Ника?
Ева резко выдохнула.
— Это настолько очевидно?
Если об этом знает Майя, то, конечно, знает и Ник. Майя кивнула.
— Как маргаритка за солнцем, твои глаза следуют за ним повсюду. А как же? — продолжала Майя, как будто Ева подтвердила ее догадку. — Он красивый, молодой, богатый и трудолюбивый. И я подозреваю, что у него чудесный конец…
— Майя!
— Не волнуйся, дитя мое. |