Вероятно, одна из его книг.

Почему у женщин постоянно возникает дьявольское желание чем-нибудь в него швырнуть?

Приютив в своем доме трех потерпевших крушение женщин, Ник выжмет из сегодняшнего плавания хоть каплю радости.

Но пока капитан Скотт вел «Сьюзен Белл» к финишной черте забега, у него закралось смутное подозрение, что Магдалена может воспринять это иначе.

Глава 5

— Упертый, вшивый, напыщенный до такой скотской степени, что вот-вот лопнет! Хрен с ножками, вот он кто.

Ева пробормотала новую порцию проклятий в адрес невыносимого капитана, нагнувшись, чтобы поднять с пола его зачитанного Джона Локка. Она понимала, что не должна бросаться такими драгоценными вещами, как книга, хотя разобрать что-нибудь дальше названия было выше ее сил. Мать начинала учить Еву чтению, поэтому буквы она знала, но детство закончилось для нее слишком рано, и она не успела перейти на «ты» с написанным словом. Ева также понимала, что не должна ругаться, иначе никто не поверит, что она леди.

Но отделаться от дурной привычки, приобретенной в трактире и отшлифованной в Ньюгейте, было непросто. Швырнув книгу, Ева почувствовала себя лучше, но только пара-тройка удачно подобранных выражений могла по-настоящему дать выход ее недовольству. Особенно если эти выражения были достаточно крепкими, чтобы от них свернулось свежее молоко.

Будь Ева до конца откровенной с собой, ей пришлось бы признать, что часть гнева следует направить на саму себя. Когда капитан целовал ее, она проявила безвольность уличной девки. Она промедлила и не воспылала сразу праведным гневом, как поступают леди, если мужчины позволяют себе подобные вольности.

Поскольку она смягчилась, поддалась ему на мгновение, он решит, что в ней нет ни капли благородной крови.

Капитан Скотт ей не поможет. Конечно, он молодец, что спас ее, но если он собирается фактически сделать ее пленницей, то это его геройство сводилось на нет.

Что же ей теперь делать?

Нужно найти способ добраться до колоний, и не ради какого-то пухленького плантатора по имени Пенниуистл. В Ричмонде живет брат ее матери. По крайней мере, то последнее, давнее письмо пришло оттуда. Ричмонд ведь не слишком далеко от Чарльстона?

Дядя ей поможет. Должен помочь. Он единственный, кто остался у нее из родни.

— Делу время, — напомнила себе Ева. Она не могла рассчитывать, что капитан Скотт надолго оставит ее в покое.

Ева расшнуровала корсаж. Как хорошо, что, когда их корабль напоролся на риф, на ней было светло-голубое муслиновое платье, а не robe a lafrancaiseс цветочным рисунком. Второй наряд Ева берегла ко дню высадки в Чарльстоне.

«Толку мне теперь от него! Robe a lafrancaise для меня потеряно». Такой элегантный и пышный наряд никогда еще не касался ее кожи, зато на муслиновом платье шнуровка была спереди. А это значило, что она могла надевать и снимать его сама.

И больше никто не увидит ее голой спины.

Ева стянула с себя мокрое платье, борясь с искушением выжать его на деревянный полированный пол капитанской каюты.

«Нет, это будет слишком дерзко и только добавит хлопот юнге». Ева выжала воду в ночной горшок, что стоял в углу. Потом она развесила платье и уцелевший чулок — она не помнила, когда потеряла второй, — на спинке стула, где с них вскоре стало капать. Опустившись на колени, Ева принялась перебирать содержимое капитанского сундука.

Надев через голову мужскую рубашку, она, к своему удовольствию, увидела, что та приходится ей ниже колен. Странно было чувствовать, что груди больше не приподняты и не сдавлены вместе в клетке из китового уса и плотной ткани. Тонкий батист дразнил соски, когда груди свободно раскачивались под рубашкой.

Для ног Ева смогла найти только короткие матросские штаны того свободного покроя, какой так любят моряки.