Джулио решил отомстить ей иначе, выплеснуть свою ненависть иным способом. Он рванул сорочку Амалии, и ткань с резким треском разошлась до самого пояса. В холодных глазах женщины вспыхнул пожар, ее тело бросило в дрожь. Амалия была шальной, горячей и ненасытной, какой — Джулио это чувствовал — никогда не сможет стать ее дочь. И все-таки он ее ненавидел.

Это был чисто плотский, почти механический акт, без малейшего присутствия души и даже страсти. Джулио быстро устал и с нетерпением ждал, когда Амалия попросит пощады, скажет «хватит», но она молчала. До крайности обозленный, он насиловал ее, с каждым движением становясь все более жестоким и грубым, а она отвечала громкими стонами, до крови царапала его спину и больно впивалась зубами в плечи. Наконец Джулио понял, что выдохся и больше не может продолжать. Он откатился от любовницы и, тяжело дыша, распластался на смятой постели.

— Ты ничего от меня не скрываешь? — вкрадчиво произнесла Амалия. Она вовсе не выглядела оскорбленной или утомленной.

— Что я могу скрывать? — устало прошептал Джулио.

— Возможно, ты решил уехать?

— Куда? Я же сказал, что хочу остаться в Париже.

— Со мной?

— Да, — сказал он, желая завершить разговор и отделаться от нее.

Амалия снисходительно похлопала любовника по плечу, а потом вдруг отвесила ему пощечину.

— За сегодняшнее! Впрочем мне нравится, когда люди проявляют искренние чувства, даже если это презрение или злость.

У Джулио перехватило дыхание. Ответить женщине ударом на удар было ниже его достоинства. К несчастью, никто никогда не говорил ему, что иногда бывает честнее дать пощечину, чем втайне измываться над чувствами другого человека.

Он решил, что Амалия может что-то подозревать, но откуда? Возможно, стоило повременить с бегством, однако Джулио не мог ждать.

Она больше не приглашала его на вечера, однако он нашел способ отправить к Аурелии посыльного в тот день, когда ее матери не было дома. Нетерпение вынудило его стать красноречивым даже на бумаге, и теперь он ждал девушку в карете возле часовни Сен-Жозеф на улице Монмартра. К тому времени, как Аурелия скользнула в экипаж, он куда больше думал о том, что таким образом раз и навсегда отомстит Амалии, чем о любви к ее дочери.

Аурелия что-то испуганно лепетала. Она сознавала, что совершает нечто неслыханное и запретное, и не совсем понимала, зачем это делает, она вела себя как овца, которую вдруг потащили из стада на крепкой веревке.

Джулио глянул на ее бледное, покрытое веснушками личико, обрамленное вялыми прядями светло-рыжих волос, и подумал о том, не лучше ли было бы взять на содержание гризетку. Это недорого стоит и не дает повода к скандалам. Эти девушки, наводняющие мастерские белошвеек и портних, привязчивы и милы и не требуют слишком многого.

Однако он и сам был беден, к тому же всецело зависел от генерала Сент-Эньяна и его хитроумной жены.

Кучер тронул лошадей, но не успел экипаж покатиться по улицам, как дверца распахнулась, и Джулио увидел Амалию и генерала.

Амалия выглядела неузнаваемой: гладко причесанная, в темной накидке, сосредоточенная и серьезная. Прежде казавшиеся бесцветными глаза де Сент-Эньяна метали молнии, его челюсть налилась тяжестью и дрожала, а пальцы были стиснуты в кулаки.

— Так я и думала! Неужели ты решил, что сможешь обвести меня вокруг пальца? — с удовлетворением произнесла Амалия. Ее голос звучал спокойно, однако взгляд пылал жаждой мести.

— Что это означает! — воскликнул генерал. — Куда ты вознамерился везти мою дочь!

— Я решил обвенчаться с ней, потому что я ее люблю, — с достоинством произнес Джулио.

Амалия презрительно расхохоталась.

— Ты не способен любить! Что для тебя красота и добродетель, не подкрепленные звонкой монетой!

Аурелия сжалась и закрыла лицо руками, а после бросилась к матери с мольбой о прощении.