— А это вы откуда знали?

— От моего помощника номер один — Эльфриды. Пока вы занимались Ворским, я продолжал потихоньку ее выпытывать, и она в нескольких словах рассказала мне все, что знала о его прошлом.

— В конечном счете, вы видели Отто всего один раз.

— Два часа спустя после смерти Эльфриды и фейерверка в дубе с дуплом у нас состоялся второй разговор, под Дольменом Фей. Ворский спал, одурманенный спиртным, а Отто стоял на часах. Вы же понимаете, я не мог упустить такую возможность поближе познакомиться с делом и пополнить свои знания о Ворском теми сведениями, которые Отто в течение двух лет собирал о своем шефе, коего он ненавидел. После этого он разряжает револьверы Ворского и Конрада, вернее, вынимает из патронов пули, а гильзы оставляет на месте. Затем отдает мне часы и записную книжку Ворского, а также пустой медальон и фотоснимок матери Ворского, который стянул несколько месяцев назад. Все это пригодилось мне на следующий день, когда я разыгрывал перед Ворским чародея в склепе, где он на меня наткнулся. Вот так мы с Отто и сотрудничали.

— Ладно, — отозвался Патрис, — но вы ведь все же не просили его убивать Ворского?

— Конечно, нет.

— Тогда откуда мы будем знать?..

— Неужели вы думаете, что Ворский не догадался под конец о нашем сговоре, который столь явно способствовал его поражению? И не думаете ли вы, что господин Отто не предусмотрел такой возможности? Уж будьте уверены, сомнений тут быть не может: получив свободу, Ворский тут же уничтожил бы своего соратника — как для того, чтобы отомстить, так и с целью забрать у того пятьдесят тысяч франков сестер Аршиньа. Но Отто должен был его опередить. Привязанный к дереву, Ворский бессилен что-либо сделать и представляет собою легкую добычу. Должно быть, Отто его ударил. Но я пойду даже дальше. Отто, по натуре трус, наверное, обошелся и без применения силы. Он просто оставил Ворского привязанным к дереву. И, таким образом, кара настигла злодея. Ну, теперь, друзья мои, вы удовлетворены? Ваше чувство справедливости утолено?

Патрис и Стефан молчали, пораженные страшной картиной, которую нарисовал перед ними дон Луис.

— Да полно вам, — проговорил он смеясь. — Выходит, я был прав, что не заставил вас вынести приговор там, когда мы сидели под дубом, прямо в лицо живому человеку! Я вижу, что, сделай я это, оба мои судьи несколько оробели бы. Да и третий судья тоже, не правда ли, Дело-в-шляпе? Ты ведь у нас такой чувствительный и ранимый! Да и я такой же, друзья мои. Мы не из тех, кто выносит приговоры и карает. Но все же поразмыслите о том, что собою представлял Ворский, с изощренной жестокостью убивший тридцать человек, и поздравьте меня с тем, что в конечном итоге в качестве судьи я выбрал слепой рок, а в качестве исполнителя приговора — негодяя Отто. Да свершится воля Господня!

Скалы Сарека на горизонте становились все меньше и меньше. Наконец они совсем исчезли в туманной мгле — там, где море сливается с небом.

Трое мужчин хранили молчание. Все они думали о мертвом острове, разоренном неким безумцем, о мертвом острове, где скоро какой-нибудь путешественник обнаружит следы таинственной и необъяснимой драмы: выходы из подземелья, сами подземелья с «пыточными клетями», зал Божьего Камня, склепы, труп Конрада, труп Эльфриды, скелеты сестер Аршиньа, а наверху, подле Дольмена Фей, где высечено пророчество о тридцати гробах и четырех крестах, — массивное тело Ворского — одинокое, жалкое, раздираемое на куски воронами и ночными птицами…

Небольшой домик в окрестностях Аркашона, в прелестной деревушке Мулло, где сосны спускаются прямо к берегу залива.