Изменить размер шрифта - +
Доктор мог поклясться, что возвращалась она без волос на лице, и как-то раз он видел, как она прятала в свой карман для пороха некий флакончик — вне всякого сомнения, духи, потому что, как случалось ему слышать от Виолетты, у всех женщин тлеют угольки кокетства в душе и достаточно нескольких благоуханных капель, чтобы разжечь огонь. Захария делал вид, что не замечает этих маленьких слабостей своего компаньона, ожидая, пока Тете принарядится, чтобы отправиться с ним на прогулку.

Один раз они привели доктора в казино «У Флёр», где он смог увидеть Захарию и Флёр Ирондель в их среде и оценить счастье танцующей босиком Тете. Как Пармантье и подумал, познакомившись с ней в имении Сен-Лазар, когда она была еще очень юной, Тете обладала огромным запасом чувственности, которую в то время она скрывала под напускной суровостью. Увидев ее в танце, врач сделал вывод, что полученная свобода не только изменила ее юридическое положение, но и высвободила эту сторону ее характера.

В Новом Орлеане отношения Пармантье и Адели воспринимались как нечто совершенно обычное, ведь немало его друзей и пациентов содержали цветные семьи. В первый раз в жизни доктору не требовалось прибегать к малодостойным ухищрениям, чтобы посещать свою жену: ничего похожего на предрассветное возвращение домой со всеми предосторожностями преступника, который скрывается от случайных свидетелей. Почти каждый вечер он ужинал с ней, спал в их общей постели, а на следующий день шел спокойной походкой к десяти утра в свою консультацию, равнодушный к любым сплетням и пересудам, повод к которым могла бы дать его личная жизнь. Он официально признал своих детей, которые теперь носили его фамилию, и два его сына уже учились во Франции, а дочка — в школе урсулинок. Адель занималась шитьем и копила деньги, как всегда. Две наемные работницы помогали ей изготавливать корсеты по модели Виолетты Буазье — каркасы, усиленные китовым усом, которые были способны придать округлости самой плоской женщине, но не были заметны, так что платье словно бы плыло поверх обнаженного тела. Белые женщины задавались вопросом: как мода, навеянная Древней Грецией, может больше идти африканкам, чем им. Тете бегала из одного дома в другой с рисунками, мерками, тканями, корсетами и готовыми платьями, которые потом Виолетта бралась продавать своим клиенткам. В одно из таких посещений Пармантье и сел поговорить с Тете и Аделью в дворике с бугенвиллеями, которые в это время года представляли собой всего лишь сухие палки без цветов и листьев.

— Прошло уже семь месяцев со смерти Туссена-Лувертюра. Это еще одно преступление Наполеона. Его заморили голодом, холодом и одиночеством в тюрьме, но он не будет забыт: генерал уже вошел в историю, — сказал доктор.

Они попивали херес после обильного вегетарианского ужина — среди многих добродетелей Адели числился и кулинарный талант. Двор был самым приятным местом этого дома, даже в такие холодные ночи, как эта. Слабый свет исходил от жаровни, которую Адель разожгла, чтобы наполнить свой утюг углями, а заодно и согреть маленький дружеский кружок.

— Гибель Туссена не означает конец революции. Теперь командует генерал Дессалин. Говорят, это несгибаемый человек, — продолжил доктор.

— Что-то сталось с Гамбо? Он не доверял никому, даже Туссену, — подала голос Тете.

— Позже он изменил свое мнение о Туссене-Лувертюре. И не раз рисковал жизнью, спасая его. Он же был доверенным лицом генерала.

— В таком случае он наверняка был с генералом, когда того арестовали, — сказала Тете.

— Туссен прибыл на встречу с французами обсудить возможный политический выход из войны, но его предали. Пока он ждал в доме, за его стенами безнаказанно перебили его охрану и солдат, которые его сопровождали. Боюсь, что капитан Ла Либерте пал в этот день, защищая своего генерала, — с грустью пояснил Пармантье.

Быстрый переход