Изменить размер шрифта - +
Вся процедура проходила в полной тишине и молчании.

Паланкин донесли до конца живого коридора, неподалеку от которого стоял Вольд, наблюдавший за процессией дыбников. Взгляд мужчины в паланкине остановился на Вольде и уперся в его глаза, словно заставляя опустить их.

Будучи далеко не глупцом, Вольд не догадался опустить глаза и стереть несуществующую паутину с лица – он был убежден, что все происходящее здесь является личным делом дыбников. Он спокойно выдерживал этот упорный, пронзительный взгляд, в котором нарастала злоба, и не понимал, почему удостоился пристального внимания главы дыбников. Вдруг тот, не отводя взгляда от Вольда, выставил на него указательный палец тощей руки и произнес одно тихое слово.

Был бы Вольд уличным воришкой, он пустился бы в бегство, не успев даже подумать, что означает этот жест, и остановился бы, оказавшись далеко за городом. Был бы он непобедимым воином, то отрубил бы этот наглый палец перед тем, как изрубить остальное в рагу, а затем расправиться с другими дыбниками – и, конечно же, дать тягу до того, как сюда сбежалась городская стража. Но Вольд был мирным человеком, не знавшим за собой никаких провинностей, поэтому он допустил мгновение растерянности, которое решило все.

Четверо людей в черных балахонах как‑то незаметно оказались рядом с ним. Отработанным движением ему завели руки за спину и связали веревкой, которую один из дыбников снял со своего пояса. Если бы Вольд не зазевался, при таком количестве магии в воздухе он мог бы с легкостью раскидать их всех, но со связанными руками это было невозможно. Существовало заклинание снятия пут, но и его невозможно было выполнить, пока за локти Вольда цеплялись другие руки, мешавшие правильному прохождению силы. Кроме того, Вольд не был уверен в необходимости драки, он считал, что произошло недоразумение, которое можно разрешить мирным путем.

Он позволил подвести себя к пожилому мужчине в паланкине. Тот уставился на него сверлящим взглядом, одновременно враждебным и плотоядным, затем произнес несколько слов. Судя по интонации, они не были вопросительными, и Вольд промолчал.

Пожилой мужчина заговорил снова, на этот раз в его словах прозвучал вопрос. Вольд никак не мог решить, что лучше – промолчать, изобразить немого или раскрыть свое незнание языка – и промешкал с ответом. Мужчина не стал настаивать на вопросе, он глянул на помощников и произнес короткую, тихую фразу. Те подхватили Вольда за локти и повели внутрь культового строения.

Там оказался большой и темный зал, в передней части которого было нечто вроде сцены. Стены и потолок зала были разрисованы сюжетными картинами, в дальней части сцены стояла дыба в натуральную величину. На дыбе была растянута деревянная фигура человека, раскрашенная телесно‑розовой краской и позолотой. Резчик вложил немало усердия в изображение мук вздыбленного, и не без успеха – от скульптуры веяло болью и непередаваемо садистским ощущением, проникавшим в зрителя незаметно и неотвратимо, словно медленно действующий яд.

Дыбники потащили Вольда через зал в боковую дверь у сцены. Дальше его повели по узкому коридору с боковыми дверьми вдоль правой стороны, затем свернули и спустились по лестнице вниз, а оттуда – снова по коридору до следующей лестницы. В конце ее оказалась освещенная масляной лампадой площадка и решетчатая дверь, у которой стояли двое охранников. Увидев подошедших, охранник нащупал на поясе связку ключей и привычно‑скучающим движением отпер решетку. Затем он снял лампаду со стенного крюка и пошел сопровождать конвой до темницы.

Тюремное подземелье было вместительным, в несколько этажей. Вдоль темных коридоров тянулись обитые железом двери с зарешеченными оконцами, воздух был сырым и затхлым, со стойким запахом грязного тряпья и испражнений. Вольда отвели на нижний этаж и втолкнули в крохотную вонючую камеру без окон, с драным матрацем на полу и горшком у входа. Там ему развязали руки и заперли за ним дверь.

Быстрый переход