– Он всегда был славным малым, – сказал Томас Хадсон. – Но в паре с Фрэнком ему быть вредно.

Роджер молчал, и Томасу Хадсону было неспокойно за него – за него и за многое другое.

– Может, пора домой? – сказал ему Томас Хадсон.

– У меня все еще кошки на сердце скребут из-за этого типа, – сказал Роджер.

Он сидел спиной к корме и правой рукой держал левую.

– Пусть больше не скребут, – вполголоса сказал Джон. – Он уже на ногах.

– Да-а?

– Вон вышел, да еще с ружьем.

– Ой, худо мне будет! – сказал Роджер. Но голос у него был веселый. Он сидел спиной к корме и даже не оглянулся.

Яхтсмен вышел на корму, на сей раз в пижамных штанах и в куртке, но прежде всего бросалось в глаза ружье. Уже после ружья Томас Хадсон перевел взгляд на лицо, а лицо было страшное. Кто-то обработал его, на щеках были полоски пластыря, марли и мазки меркурохрома. Только с ухом ничего не сделали. От боли до него, наверно, и дотронуться нельзя, подумал Томас Хадсон, и оно торчит жесткое, раздутое и выделяется теперь больше всего. Они молчали, и он тоже молчал, повернув к ним свою изуродованную физиономию и сжимая в руках ружье. Глаза у него так затекли, что он, должно быть, почти ничего не видел. Все молчали.

Роджер медленно повернул голову, увидел его и бросил через плечо:

– Идите поставьте ружье на место и ложитесь спать.

Он все стоял с ружьем в руках. Его распухшие губы шевельнулись, но он не мог выговорить ни слова.

– Выстрелить человеку в спину – на это подлости у вас хватит, только кишка тонка, – спокойно бросил через плечо Роджер. – Идите поставьте ружье на место и ложитесь спать.

Роджер сидел все так же спиной к нему. И вдруг он решился на выходку, которая Томасу Хадсону показалась отчаянной.

– Вам не кажется, что этот тип напоминает леди Макбет, когда она выходит из своей опочивальни в ночной сорочке? – сказал он, обращаясь к остальным, кто был с ним на корме.

Томас Хадсон замер в ожидании. Но ничего не случилось, и, постояв еще немного, яхтсмен повернулся и ушел в каюту, унося с собой ружье.

– Вот теперь я вздохну свободно, – сказал Роджер. – Я чувствовал, как пот катится у меня из-под мышек прямо к ногам. Пошли домой, Том. Он очухался.

– Не очень-то он очухался, – сказал Джонни.

– Хватит с него, – сказал Роджер. – Тоже называется – человек.

– Пошли, Роджер, – сказал Томас Хадсон. – Пойдем, побудешь у меня.

– Ладно.

Они простились с Джоном и пошли по Королевскому шоссе к дому. Кругом все еще праздновали день рождения королевы.

– Хочешь, зайдем в «Понсе-де-Леон»? – спросил Томас Хадсон.

– Ой, нет, – сказал Роджер.

– Я хотел сказать Фредди, что этот тип очухался.

– Ну и скажи. А я пойду к тебе.

Когда Томас Хадсон вернулся домой, Роджер ничком лежал на кровати в дальнем конце крытой веранды, обращенном в глубь острова. Было совсем темно, и праздничный шум еле доносился сюда из бара.

– Спишь? – спросил Томас Хадсон.

– Нет.

– Выпить хочешь?

– Да нет, пожалуй. Спасибо.

– Как рука?

– Распухла и болит. Но это пустяки.

– Тебе снова не по себе?

– Да. Накатило, да как!

– Завтра утром приедут ребята.

– Вот и хорошо.

– Ты правда не хочешь выпить?

– Нет, дружок. А ты пей.

– Я, пожалуй, хлебну виски на сон грядущий.

Томас Хадсон подошел к холодильнику, приготовил себе стакан виски с содовой, вернулся на веранду и сел там в темноте рядом с Роджером, лежавшим на кровати.

– Сколько же всякой сволочи гуляет по белу свету, – сказал Роджер.