Диана посмотрела на него с искренним недоумением, словно он предложил что-то постыдное. Мэтр адвокат не принадлежит себе, известность налагает свои обязательства перед близкими, почитателями. К тому же Диана ненавидела так называемые «симпатичные» бистро — любые, итальянские, русские или венгерские, — где запах пиццы, борща или гуляша еще у входа отбивает аппетит и куда следует одеваться «как все», чтобы не привлекать внимания. Видя, что муж разочарован, но упорствует, она приподняла обеими руками подол широкой юбки и присела в глубоком реверансе, обнажившем упругую округлость декольтированной груди. «Поклянитесь говорить правду, и только правду, дорогой мэтр! Разве вы не находите меня более красивой в вечернем платье, чем в простом костюме? Разве вы не предпочитаете видеть меня почти обнаженной?» Мужчина пятидесяти лет очень быстро становится рабом тридцатипятилетней женщины. Тщетно Лежанвье пытался неловко объяснить, что находит ее красивой всегда, но не осмеливается к ней прикоснуться с тех пор, как считает слишком красивой… «Вы можете прикасаться ко мне в любой день недели, дорогой мэтр, не лишайте себя удовольствия! Однако почему именно сегодня?.. Вспомните, дорогой, что вы интеллектуал, мыслитель! Мыслитель должен уметь ограничивать себя кое в чем!»

Подобные фразы приводили адвоката в ярость… Он недолго вдовел, и когда ему было около сорока, женился на Диане вопреки молчаливому сопротивлению Жоэль, с которой не советовался. Медовый месяц: Италия, Балеарские острова, Прованс… А потом, как гром среди ясного неба, сердечный приступ. К счастью, вдали от нее, когда он ездил в провинцию.

НЕОЖИДАННЫЕ ОСЛОЖНЕНИЯ ТЧК ВОЗВРАЩЕНИЕ ОТКЛАДЫВАЕТСЯ ТЧК ДУМАЮ О ВАС ДУМАЙТЕ ОБО МНЕ ТЧК ПРОВЕРЕНО ТЧК ВЕРНЕР

Удалось ли ему скрыть, что его сердце изношено, перенапрягается из-за пустяков, стучит, как старый мотор, куда плохо поступает горючее, и может вот-вот остановиться. Открыть эту правду Диане значило потерять ее, признав разницу в возрасте неумолимой. Тем не менее, и это беспокоило Лежанвье, Диана (то ли женская интуиция, то ли материнский инстинкт, ищущий выхода?) обращалась с ним, как с больным или великовозрастным ребенком. Следила, чтобы он не выкуривал больше десяти сигарет или двух сигар в день, «пять сигарет равняются одной сигаре», — раз и навсегда решила она, — ложился не позже десяти, максимум одиннадцати часов, кроме тех случаев, когда они принимали «друзей», регулярно, раз в год, посещал дантиста и окулиста и не предавался без нее таким возбуждающим развлечениям, как американские горки, французский канкан и стриптиз. «Я люблю вас, дорогой! Я полюбила вас с первой нашей встречи в буфете Восточного вокзала, когда вы сняли с меня пальто так, будто это платье. Но я также восхищаюсь мэтром Лежанвье, великим Лежанвье, защитником угнетенных, адвокатом — победителем проигранных дел. Если мне придется перестать восхищаться одним, возможно, я перестану любить другого… Дорогой, не надо симпатичных бистро!»

Нет симпатичным бистро, так решила Диана. Нет эскападам вдвоем для мэтра Лежанвье, даже после бесконечных дней схваток с клиентом, полицией, свидетелями, министерством, гражданским обвинителем, председателем трибунала, двенадцатью присяжными, его собственными заключениями. Нет разрядке на следующий день после оправдательного приговора. Смокинг. Жесткая рубашка к смокингу, удушающий галстук. Лодочки на размер меньше. Сидней Беше, Луи Армстронг. «Луковицы». Наигранно любезные улыбки друзей, поздравляющих вас с надеждой, что завтра вы споткнетесь. Неизбежный Билли с его скрипучим цинизмом. Дото. Жоэль. Мэтр Кольбер-Леплан. X, Y, Z… Кто еще?

Вернер Лежанвье бросил взгляд на золотые настенные часы, висевшие между его собственным спартанским ложем и разубранной кроватью Дианы. «Старческая привычка — беспрестанно смотреть на часы», — с горечью подумал он.