С 20 июля над всем рейхом, над всей «Крепостью Европа» висела набрякшая кровью черная грозовая туча гитлеровского возмездия. Семь тысяч арестованных, пять тысяч зверски убитых: повешенных на крюках мясников, задушенных захлестнутыми вокруг горла струнами роялей — чем толще струна, тем медленнее и мучительнее смерть. Так использовал струны рояля агонизирующий третий рейх. Таким образом родина Бетховена, Баха и Вагнера расправлялась со своими сынами.

Умело поддерживая светскую застольную беседу, Кребс порой морщился как от зубной боли. В тот день ему звонили из Берлина и задали всего один вопрос:

— Как чувствует себя фельдмаршал, все так же бодр?

Простой, казалось бы, вопрос, но на том конце провода находился человек, коварный, как Мефистофель. Он уже не раз допрашивал Кребса о настроении Моделя и членов его штаба. Этот Мефистофель был одной из злейших ищеек, охотничьих собак, спущенных Гиммлером и Кальтенбруннером на «золотых фазанов» вермахта. Кребс отделался общими словами. Он обливался холодным потом. Каждый офицер, каждый генерал обязан был содействовать СД в искоренении заразы смутьянства, говорил ему Мефистофель в Берлине, в Цигенберге. Весь офицерский корпус превратили они в корпус шпионов и доносчиков.

— Понимаю, — холодно произнес Мефистофель, — вам неудобно говорить по телефону. Хорошо! Ждите меня — я скоро буду у вас в Мейероде…

Генерал-полковник Гейнц Гудериан — начальник генерального штаба, прибыл из Франкфурта-на-Майне в ставку фюрера в Зигенберге с утра и долго ждал аудиенции в бункере верховного. Отношения у них давно были натянутые.

Почти с начала войны на Востоке Гитлер почему-то ввел правило, согласно которому начальник штаба (тогда генерал Гальдер) занимался исключительно делами решающего Восточного фронта. Но когда Гитлер выдвинул свой «гениальный» план арденнского наступления и его молча проглотили Йодль, Варлимонт, Кейтель и прочие «лакейтели», Гудериан, чьи танки, меченные его инициалом «G», поставили на колени почти всю Европу, но увязли под Тулой, встал на дыбы. Тут он впервые подумал, что главный враг фюрера — сам фюрер. Какой военачальник, если он в своем уме, станет снимать войска с одного фронта, чтобы перебросить их на другой фронт, когда на первом и самом наиважнейшем противник готовит большое наступление, когда именно там необходимы все наличные резервы! Гудериан слишком хорошо понимал, что не сможет удержать фронт на Востоке. Так и заявил он тогда Гитлеру в Берлине. Ответ богемского ефрейтора навсегда врезался в его память:

— Не вам меня учить. — Гитлер хохотнул. В мутных глазах его сверкнул синий огонь. — Я командую вермахтом на фронтах уже пять лет и за это время получил больше опыта, чем любой другой офицер генерального штаба может приобрести за всю свою жизнь. Я изучил Клаузевица и Мольтке, прочел все бумаги Шлиффена. Я лучше разбираюсь во всем.

Гудериан призвал на помощь всю свою волю.

— Мой фюрер! Восточный фронт рухнет, если вы немедленно не пошлете подкрепления. Силы противника огромны. Вот его диспозиция…

Гитлер, услышав о сотнях дивизий Советов на Восточном фронте, неизвестно откуда появившихся на месте трижды разгромленной Красной Армии, завопил:

— Ерунда! Чепуха! Это самый большой блеф со времени Чингисхана!..

И сейчас, в Цигенберге, когда его наконец принял Гитлер, Гудериан снова повторил заранее заученные речи, взывая к гению фюрера, но Гитлер и слышать ничего не хотел.